Медовый месяц с чужой женой - Ольга Коротаева

— Fuck you! — содрогнувшись от омерзения, выдохнула я.

— Конечно, — широко ухмыльнулся он и поднялся: — Хватит прелюдий. На стол её!

Меня подняли сильные руки, растянули на карточном столе, впечатывая в дорогое дерево. Виктор разорвал на мне дизайнерское платье. Как и Честенер, которому было плевать на деньги… и на меня. Они оба одинаковые. А я… Виктор прав. Я дура. Потому что влюбилась в монстра. Думала, пусть он жесток, но он настоящий. Как же я ошибалась! По щекам неприятно ползли слёзы, и стало всё равно, что сделает Виктор. Я хотела умереть… От меня всё равно ничего не осталось.

Но только Виктор приспустил брюки, как раздался взрыв. В клубах дыма в зал ворвались люди, завязалась драка. Меня отпустили, но я не пошевелилась. Лежала обнажённая и смотрела в потолок. Пусть всё рухнет. Пусть, наконец, прекратится эта адская выжигающая нутро боль.

Поля истошно закричала. Я бросил провода, вылетел из машины и оглох…

А потом окунулся в кровавый мрак. Такой плотный и тихий, что посчитал, что это и есть мое избавление от страданий. Раз! И все муки закончились! Да только очнуться оказалось тяжелее, чем умереть.

Сначала появилась боль. В спине и плече. Затем горячее олово тоски сковало нутро, и я дернулся, чтобы стряхнуть с себя путы.

— Поля… — губы выжали стон, и я попытался поднять руку. Что-то удерживало ее, а голова будто набилась взрывчаткой: от малейшего движения или звука — трещала.

Я долго всматривался куда-то вперед, хлопал тяжелыми веками и пытался разогнать морок.

— Макс… — Федя появился из тумана, как будто заглянул в мой личный ад через иллюминатор. Заклеенный нос друга посинел, и разбитая губа сильно опухла. От этого его слова выходили слегка искаженными: — Дорогов увез ее, мы не успели…

— Сука… — слетело с губ. Я выгнул спину, чтобы встать, но трубка на руке натянулись, на внутренней части локтя что-то укололо, и ремни на груди задержали движение.

— Тише, — друг немного придержал меня рукой и заставил лечь. Щелкнули замки, и напряжение с груди ушло. — Ты плечо сломал, бровь и щеку тебе зашили, чуть глаза не лишился. Но ты в платиновой рубашке родился, Макс, в миллиметре от смерти пролетел. Мы тебя привязали, потому что ты бесился и рвался куда-то. Все «мышка» кричал. В тебе что инстинкт кота проснулся?

— Ничего не помню, — я тяжело откинулся на подушку и прикрыл глаза. Сердце стучало, нет, громыхало, и хотело выпрыгнуть прочь из груди, но я должен был спросить: — Она жива? Поля… жива?

— Ничего не знаю, Макс. Вчера передали из аэропорта, что Дорогов улетел в Вегас. Девушка была с ним, но… без сознания. Ее, как мешок, занесли в салон, — друг отдалился и сел в кресло, опустил голову на раскрытые ладони. — Столько людей положили… Твари, — он прыснул и впился в меня бешеным взглядом. — Якудза этого не простят. Макс, не стоило ворошить это дерьмо. Ты теперь под прицелом, да все под вышкой… Как объяснить, что мы не замешаны в сговоре, не представляю. Каждый на краю пропасти из-за твоих игр!

— Я не просил вмешиваться! — пришлось заорать. От напряжения стянуло кожу на щеке и дернуло зашитую бровь. Под пальцами швы казались аккуратными и даже не болезненными, да и у меня сейчас в другом месте сильнее болело. В груди гулял жестокий сквозняк, будто решил вытянуть из меня тепло, радость, желание жить.

Пелагея… Если я ее потеряю, сойду с ума. Я сам не знаю почему, но без нее так плохо, так пакостно внутри. А как ей сейчас? Думает ли обо мне? Или прыгнула в объятия муженька?

От этой мысли потемнело в глазах. Я не могу считать мышку своей, слишком мало прошло времени. Да и мои выходки никак не красят меня в ее глазах, так что…

Я заслужил.

Деньги не пахнут, сменить постель и партнера довольно просто, особенно когда нет разницы между монстрами. Я ведь монстр, Поля всегда так считала. Сама же говорила, что я вывернул ее душу наизнанку, привязал к себе властью. И она была права, когда так считала, и будет права, если вернется к мужу. Законному и избранному. Даже если я против, даже если он подлая тварь. Даже если его отец разорвал мою жизнь на куски.

Поля не заслуживает быть чьей-то расплатой, потому что такое наказание уничтожает мою личность.

А если ей все равно под кого ложиться?

Я до хруста косточек сжал кулаки. Нет. Она не такая! Она настоящая, и я буду верить, что был важен для нее хоть немного. Ведь не могли ее глаза врать, не могли ласковые губы прикасаться ко мне, а потом упиваться поцелуями с другим. Не могла она стонать подо мной, а потом с легкостью переметнуться к Дорогову. Нет. Она не могла! Не моя ласковая мышка.

Я зарычал и, вырвав из локтя подключенную капельницу, скинул ноги с кровати.

— Я должен поговорить с Тэкео. Позови его. Скажи, что это срочно!

Федя вскинул голову.

— А зачем тебе он? Тебя давно Старейшина ждет, Макс. И если ты выживешь после разговора с ним, я себе на попе наколку сделаю. Клянусь.

Я встал на ноги и чуть не упал. Стиснул зубы и, согнувшись, поймал убегающую куда-то кровать. Мир вертелся и кувыркался, намереваясь меня опрокинуть, но я выровнял спину, стиснул зубы и сдавленно засмеялся:

— Рисунок выбираю я.

— Да не вопрос, — Федя подошел ближе и подставил плечо. — Только бы самому живым отсюда выбраться. У меня жена и дети дома. Забыл?

— А мою жену Дорогов украл. Разве это не важно?

— Ну, фактически-то она его…

— Молчи! Она — моя жена, пока не закончится месяц.

Федя усмехнулся, пакостно и таинственно, а затем с издевкой добавил:

— Молчу-молчу. Друг называется, даже на свадьбу не позвал. Идем уже, самоубийца Орлов.

Непривычно было с левой неподвижной рукой, хотя боли я почти не чувствовал. Оглядевшись, понял, что мы не в больнице. Коридор, увешанный красными фонарями, вывел нас в небольшой практически пустой зал. По центру, сложив руки на коленях, сидел старик облаченный в светлое длинное кимоно. Его седые волосы были туго завязаны в большой узел.

Федя провел меня дальше, а затем сказал что-то на японском. Старик не шевельнулся, не повел плечом, казалось, он умер, медитируя или наслаждаясь тишиной.

Но потом главарь якудза резко и хлестко брякнул по своему, и Федя, поклонившись, быстро покинул зал и прикрыл за собой раздвижную дверь.

Меня качало от слабости, но я стоял. Стоял, даже когда якудза поднялся и отошел в сторону. Он держал руки за спиной и двигался будто старый лев. От одного его вида хотелось развернуться и сделать ноги. Он не просто нагонял страх, он вызывал тихий ужас.

— Мусумэ просила за твою жизнь, — сказал вдруг мужчина и резко обернулся. Темные глаза спрятались в узком прищуре. — Чем ты готов пожертвовать ради нее?

— Поля… — я стиснул губы и добавил: — Чем угодно.