Без тормозов. Мои годы в Top Gear - Джереми Кларксон

И вот пора готовиться к выходу. Это означает, что мы раскладываем гладильную доску и приступаем утюжить себе рубашки: когда на монтаж одного сюжета уходит по тридцать три дня, на костюмерш денег не остается. Или на такси до студии. Даже на гримерку.

У нас есть только вагончик. Главный штаб операции. Там нет отопления, нет Интернета, нет стульев, и некуда приткнуться свите гостя.

Летом мы сидим прямо на траве, озирая старый аэродром, откуда в войну поднимались в небо истребители, и представляя, будто мы пилоты и ждем команды «По машинам!».

Команда поступает примерно в 14:30, когда публику впускают и запирают ворота. А примерно в 14:28 в вагончик обычно залетает птица и гадит на Джеймса. Или он вдруг чувствует, что проголодался, и решает перекусить, или отправляется на толчок. В общем, произнося слова: «Поприветствуем Джеймса Мэя», я вижу, как он топает к сортиру с Daily Telegraph под мышкой.

На сегодня в очереди за билетами на запись Top Gear стоят 190 000 человек. В студию раз в неделю попадают 500, и значит, чтобы пропустить всех, потребуется 19 лет. Конечно, мы понимаем, что для зрителей оказаться тут важно, и потому устраиваем чайные паузы, во время которых стоим с Ричардом и Джеймсом втроем, а публика фотает нас телефонами. Джеймса это озадачивает: во-первых, он не понимает телефонов с фотоаппаратами, но главное, не может сообразить, зачем кому-то могут понадобиться карточки парня, который только и делает, что гадит. Но я люблю среду и гудение студии, люблю стоять и невдуплять, почему никто не смеется моим шуткам, и гадать, мощный ли смех будет в этом месте после озвучки.

Люблю колоссальные объемы Red Bull, который мы пропускаем через себя, чудовищные количества выкуриваемых сигарет. И как часто мы можем обзывать Хаммонда голубым. Люблю энергию, суматоху и то, как реагируют зрители на тот самый фильм, над которым ты расшибался в лепешку. Фильм, где два мужика играют в снукер, никогда не вызовет такого оживляжа.

Февраль 2006 года

Ну вот, когда страсти вокруг Rover поулеглись, оставив лишь несколько шаров перекати-поля, и большая часть работников нашла новые места, пришла пора повнимательнее взглянуть на тех потребителей, что позволили худой старой британской собаке так долго протянуть.

Я не раз задавался вопросом, что могло заставить человека купить Rover в закатные для этой марки годы. Техническое совершенство? Наверное, нет: ведь самые продаваемые модели в семействе делались на основе Honda Civic. И не только нынешние, и даже не предшествующие. Нет, уже предшественники предшественников той модели, которую тянули волы.

Может быть, дизайн? Что ж, нельзя не признать, что 25-й был стильной штучкой, но не 45-й, и что уж говорить о 75-м? Этот был автомобильной инкарнацией Остина Рида[145]. Тематическим пабом, где темой служит игра в лото. А для усугубления в последние годы его красили в самые кричащие цвета, которые неизменно приводили мне на ум фосфоресцирующие нейлоновые плащи и салатовые тележки в супермаркете.

А следовало бы красить его в тот особенный цвет, которого нет ни в одной таблице и ни в одном спектрометре: он встречается в одежных отделах магазинов, часто посещаемых гражданами глубоко за семьдесят. Это не зеленый, не серый и не коричневый, а некая мутная смесь всех трех. Цвет, который называется просто «старым».

Что ж, если Rover привлекает не дизайном и не техническими характеристиками, и уж точно не мощностью, не экономичностью, не простором и не комфортом, тогда чем же? Я долго и усердно раздумывал об этом и пришел к выводу, что эту марку выбирают за то, что она воспринимается «британской».

Но и что с того? Если потребитель хочет поддержать британских рабочих, почему не купить Nissan, Toyota или Honda? Если дело не в рабочих, тогда, может, в дизайнерах? В таком случае чем нехороши Ford, Renault или Audi, да и вообще какая угодно машина: бриты сидят в отделах дизайна практически всех автомобильных фирм в мире.

Вот разве что владельцы. Что ж, это так, но если завтра вы пойдете и купите акции Ford, то и Ford будет принадлежать британцу, по крайней мере отчасти. А если вы купите еще акции GM, DaimlerChrysler, Renault, PSA и VW, то у Великобритании будет доля в капитале практически всех автомобильных компаний мира. В общем, вы теперь видите, насколько чепуховая идея покупка Rover.

Его покупают только те, для кого «британскость» марки — предмет гордости. Но это чистый лунатизм. Смешно думать, будто у обитателя борнмутского дома престарелых и у автосборщика из Мидленда есть что-то общее. Политически эти беззубые имперцы гораздо ближе американским неоконсерваторам. Географически они ближе к французам, а биологически это геном комара, извлеченный из окаменевшей летучей мыши.

Мне нравится быть британцем, потому что британцу есть на кого поорать на чемпионате мира по футболу. Еще мне это нравится, потому что у нас, по-моему, вполне достойная история. Но ни одна из этих причин не заставит меня купить негодный продукт лишь потому, что на нем красуется Union Jack[146].

Помимо всего прочего, сегодня я считаю себя европейцем, и прошу вас не тыкать мне в нос замшелым вопросом: согласен ли я, чтобы мной правила кучка немецких банкиров? Ну?! Вместо Тони Блэра? Еще бы не согласен, мать его.

Но даже моя приверженность европейской интеграции не заставит меня купить европейскую машину. Мой Ford GT происходит из мест, где популярная география размещает ад. Из Америки. А машина, которую мне не терпится купить следующей, — Nissan Skyline. Постойте-ка. Рассуждая по логике ровероводов, она вообще французская. Но у Ford GT рулевая рейка от Aston Vanquish. Можно ли поэтому считать его британским? Может быть.

Все это впрочем, пустяки, потому что Rover теперь китайский, все дилеры разбежались, и британским патриотам Rover срочно нужно новое знамя. Очевидным ответом кажется Morgan[147], но чувствую, многие сочтут Plus 8 чересчур валлийским.

Некоторые сместятся туда, где им пристало быть по природе: к Honda. Им по душе придется ее надежность, простор в салоне, послушность и то, как расступаются перед ней другие участники движения. Но мы, конечно, не расступаемся: мы спасаемся бегством, потому что знаем: водитель Honda глух, безумен и слеп.

Многие, однако, воздержатся от покупки Honda, памятуя о военных преступлениях Тодзио[148]в Бирме.