Ломоносов - Рудольф Баландин

Шейхцер назвал этого «человека» свидетелем потопа, погибшим нечестивцем, призванным своим печальным примером «смягчить злодейства нынешних времен» и содействовать отказу людей от греха при виде столь ужасной участи допотопного грешника (позже Кювье признал эту находку остатками исполинской саламандры, назвав ее именем первооткрывателя — «андреас шейхцери»).

Были распространены еще более фантастические домыслы: образование гор объясняли затвердением земных испарений, окаменелости в горных породах — влиянием созвездий или таинственных «внутренних сил» планеты. Ломоносову были чужды подобные мнения, далекие от реалий земной природы. Хотя он сам не проводил геологических исследований, здравый смысл, знание физики и химии, детский и юношеский опыт общения с природой, чтение научной и философской литературы, культура мышления — вот что определяло его достижения в науках о Земле.

Уже в его годы зародилось два главных направления в геологии: нептунизм и плутонизм (от имен римских богов океана и подземного мира). Первое признавало воду могучей, определяющей силой на земной поверхности и в недрах планеты. У его истоков стоял Бюффон. Он считал, что нынешняя суша прежде была дном моря, а ее рельеф образован действием морских течений, приливов и отливов, потоками наземных вод. Эти идеи развивал Абраам Вернер, профессор Фрейбергской горной академии.

Параллельно нептунизму набирало силы другое могучее течение геологической мысли — плутонизм, выдвигающий на первое место внутренние подземные силы, вулканические явления и землетрясения, действие подземного огня. Таких взглядов придерживался, например, Джеймс Геттон.

Борьба этих научных течений отражала два воззрения на сущность природных процессов, на взаимоотношение внутренних (эндогенных) и внешних (экзогенных) сил в истории планеты. Их споры перешли даже на страницы литературных произведений. Гёте ввел их во вторую часть трагедии «Фауст». Дьявол, конечно, выступает проповедником хаоса и разрушения, а мудрый Фауст — сторонником порядка и божественной стройности природных явлений (так считал и Ломоносов).

С теорией катастроф выступил основатель палеонтологии Жорж Кювье в «Рассуждениях о переворотах на поверхности земного шара». Он утверждал: «Поверхность нашего земного шара была жертвой великого и внезапного переворота, давность которого не может быть значительно позже, чем пять-шесть тысяч лет; в результате этого переворота опустились и исчезли страны, населенные до этого времени людьми и наиболее известными ныне видами животных; тот же переворот осушил дно последнего моря и образовал страны, ныне обитаемые».

Идея катастроф была еще и философской, зависящей от мировоззрения специалистов. Вряд ли случайно она обрела популярность во Франции в конце XVIII века, в период революционных потрясений.

Выводы Кювье были основаны на его геологических исследованиях окрестностей Парижа. «Участки, некогда представлявшие собой сушу, — писал он, — несколько раз затапливались водой в результате вторжений моря или в ходе скоротечных наводнений. Любой, изучающий районы, покинутые водой при ее последнем отступании, может также убедиться, что эти площади, заселенные сейчас человеком и наземными животными, по меньшей мере, однажды, а возможно, несколько раз, уже поднимались выше уровня моря… Иначе говоря, море покинуло теперь сушу, которую оно перед тем затопило…

Но исключительно важно отметить, что эти повторяющиеся вторжения и отступания ни в коей мере не происходили постепенно. Напротив, порождавшие их катаклизмы возникали по большей части внезапно… Этот вывод столь очевидный для последней из катастроф, не менее справедлив для предыдущих… Масса живых существ становилась жертвой подобных катастроф».

Кювье привел научный довод в пользу катастроф: пласты горных пород с окаменелостями разного возраста часто прерываются резко, разделяются слоями, содержащими грубый обломочный материал. Наклонно залегающие пласты порой сменяются горизонтальными. Проще всего объяснить все это катастрофами, нарушившими плавный ход природных процессов.

Серьезный удар по таким воззрениям нанес немецкий философ Иммануил Кант. В сочинении «Общая естественная история и теория Неба, или Опыт об устройстве и механическом происхождении всего мироздания на основе ньютоновских законов» (1775) он смело заявил: «Дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен образоваться мир».

Мудрый Кант оговорился: легче объяснить происхождение всех небесных тел, чем «зарождение и развитие какой-нибудь травки или гусеницы». Это чрезвычайно важная мысль, ибо жизнь земной природы невозможно объяснить на основе законов механики, математики, физики. Показательно заглавие седьмой главы сочинения Канта: «О бесконечном протяжении творения как в пространстве, так и во времени».

Только в середине XIX века произошел решительный, можно сказать, катастрофический переворот в геологии, заставивший отказаться от идей, ставших общепринятыми. Чарлз Лайель в своих трудах отодвинул на второй план катастрофы, утверждая, что планета развивается постепенно; огромная протяженность геологических эпох дает возможность сравнительно слабым процессам (например, размыву склона ручьем) провести колоссальную работу.

Если за год откладывается сантиметровый слой осадков, то за миллион лет образуется толща в 10 километров. Если дно моря поднимается, а поверхность суши опускается со скоростью практически незаметной — один сантиметр в столетие, через 100 миллионолетий морское дно поднимется на 10 километров, а суша на такую же величину опустится.

Удивительна проницательность Ломоносова, постигшего необычайные глубины прошлого нашей планеты и важную роль живых организмов в геологических процессах, формировании минералов и горных пород. В этом ему отчасти помогло знание трудов античных философов (Аристотеля, Лукреция). Но ведь их идеи были доступны всем просвещенным европейцам, а оценили и развивали их именно Ломоносов и немногие его современники.

Землю он представлял, как это ни покажется странным, в духе средневековых воззрений. Таков образ живой, изменчивой планеты, точнее, области взаимодействия атмосферы, природных вод и земной коры с лучистой энергией Солнца.

По его словам вулканы — «суть не что иное, как трубы, или отдушины, коими выходит подземного пожара излишество». Он сравнивал планету с живым организмом: «Огнедышащие горы, как некоторые проломы в теле, показывают излишество материи, которая, подобно внутренней болезни, выходит наружу, движет и надувает приближенные части. Наконец, прорвавшись, испускает причиняющую сие материю, которая чем обильнее выходит, тем больше следует облегчение, и рана или заживает вовсе, или на долгое время».

К каким же научным течениям примыкал Ломоносов — нептунистов или плутонистов, сторонников катастроф или медленных движений земной коры? Наиболее точный ответ — ни к каким.

Его взгляды, изложенные в несколько анархичном стиле, по сути, вполне отвечали воззрениям передовых ученых XIX века. А ведь российский геолог Э. Эйхвальд даже в 1845 году утверждал в своей «Геогнозии»: «Последний потоп был действительным историческим событием». Он описывал фантастически быстрое вздымание горных хребтов, одновременное обрушение и разломы земной коры и прорывы морских вод на равнины.