Тайный любовник - Патриция Гэфни

Софи покачала головой.

– Ребенок… я подумала, что это может повредить ему. Или ей. Не знаю кому. – Продолжать дальше у нее не хватило сил. Она подошла к камину и зажгла свечи, дрожащими руками перевела стрелки часов. В зеркало было видно, что Коннор наблюдает за ней. Наконец она повернулась и спросила прямо:

– Как ты намерен жить дальше?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты останешься на ночь?

Лицо его было непроницаемым.

– Останусь ли на ночь? – Коннор явно тянул с ответом.

– Ну да. Я не знаю твоих планов, – кивнула Софи, стараясь всеми силами скрыть снедавшее ее волнение. – Относительно всего. Настоящий ли это брак? Останешься ли ты? Или уедешь? – Она перевела дыхание и чуть ли не с мольбой попросила:

– Пожалуйста, давай не будем сегодня ссориться, Коннор. – Она первый раз произнесла его имя без тени сарказма, а скорее застенчиво. – Моя домоправительница спит внизу. Я бы хотела, чтобы наши разногласия остались между нами, если это возможно.

Он осторожно поставил бокал на низенький столик.

– Мне самому не хочется ссориться сегодня. Ты хочешь знать, каковы мои планы. Удивлен, что ты не заметила в коляске мой чемодан. Думаю, за остальными вещами можно будет послать позже. Да их не так и много.

– Позже? Значит, ты остаешься? Со мной?

– Если ты не против. Мне кажется, так обычно и происходит, когда люди женятся.

Софи отвела глаза. Последнее время она сама не всегда могла разобраться в своих чувствах – из-за беременности, полагала она. Софи вдруг расплакалась, сама не зная почему. Она слышала, как Коннор подошел к ней, и ощутила на плечах его осторожные руки.

– Почему ты плачешь?

– Не знаю.

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Нет. Не понимаю, что со мной происходит. Но я не хочу, чтобы ты уезжал. – Его руки скользнули вниз и сжали – так до боли знакомо – ее ладони. В какое-то мгновение она почувствовала, что сейчас может произойти все, что угодно. Но Коннор вдруг выпустил ее руки и поспешно отошел.

– Уже поздно.

Софи повернулась к нему.

– Да. Ты, должно быть, устал с дороги. – Ею вновь овладело беспокойство. На сей раз она не спрашивала, но сказала просто:

– Можешь лечь в кабинете отца, там все приготовлено.

– Спасибо. Я знаю, где он находится, так что не надо меня провожать, поднимайся к себе. У тебя был трудный день. А я немного посижу здесь, внизу, если ты не возражаешь.

Она не сводила с него глаз. Все было так, как она хотела, откуда же эти чувства разочарования и неловкости?

– Покойной ночи.

– Покойной ночи.

В дверях она остановилась.

– Коннор!

– Да?

Она беспомощно улыбнулась.

– Благодарю тебя.

– За то, что поступаю порядочно?

Она промолчала. Кон поднял бокал, приветствуя ее, и снова она не могла понять, над кем он смеется, над ней или над собой. В целом, говорила она себе, поднимаясь по лестнице, все прошло хорошо. Более того, замечательно. Она с трудом преодолевала ступеньки, словно туфельки ее были отлиты из чистого свинца. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой несчастной.

* * *

Уик-хауз, претенциозный, в тюдоровском стиле, особняк Вэнстоунов на городской площади, был окружен кованой железной оградой, отделявшей его крохотный, отлично ухоженный садик от булыжной мостовой, а сам особняк – от прохожих, не редких на Главной улице. Исключая Линтон-грейт-холл, это был самый внушительный особняк в округе, и Коннор никогда не думал, что будет когда-нибудь шагать по аккуратной дорожке к его парадному крыльцу, тем более под руку с Софи Дин – отныне Софи Пендарвис, именно так. Этим утром, пока в комнате не было домоправительницы и служанки, под всяческими предлогами норовивших зайти в столовую поглазеть на него, Софи сказала как бы вскользь, что было бы лучше сразу объявить об их женитьбе ее родственникам, пока их не опередил кто-нибудь другой, и с притворной небрежностью поинтересовалась, не трудно ли ему будет сопровождать ее к дяде примерно через час. «Разумеется, не трудно», – солгал Кон, и наградой ему было ее видимое облегчение и скрываемая, но тем не менее явная благодарность. Ему было безразлично, что всякое проявление порядочности или элементарной цивилизованности с его стороны все еще являлось откровением для нее.

Софи постучала в крашенную черной краской дверь и отступила на шаг – плечи развернуты, подбородок гордо поднят – ну точно еретик, бросающий вызов суду инквизиции. Она намеренно оделась так, чтобы выглядеть и торжественно, и скромно простое платье из голубовато-серого шелка с широкими белыми манжетами, что заставило Коннора вспомнить строгий облик пуритан. Однако Софи не смогла удержаться и не дополнить свой наряд пестрой шалью с бахромой и шляпой, лихо надвинутой на один глаз. Что до Коннора, то на нем была все та же, что и вчера в церкви, темно-синяя пара, которую он приобрел на остатки своих ничтожных сбережений. Галстук пришлось позаимствовать у Джека, как и деньги на поезд и наемную коляску. Что сказала бы молодая жена, узнав, что все его состояние не достигает и двадцати четырех шиллингов?

Никто не отозвался на стук, и Софи постучала снова, уже громче, и мрачно улыбнулась Коннору. Она была прекрасна, прекрасна, как всегда, но вид у нее был усталый словно этой ночью она спала так же мало, как и он. А он долгие часы ворочался без сна, думая о ней, чья комната находилась через холл от его. Коннор терзал себя мыслями о том, что будет с ними. Думал об их ребенке. Будущее представлялось ему погруженным в густой туман, сквозь который он ничего не мог разглядеть.

Наконец внутри послышался шорох, и дверь открыли.

– Доброе утро, Фэй! – приветливо поздоровалась Софи с девушкой в форменном платье, которая, увидев их, присела в реверансе. – Дядя дома?

– Да, мэм, он в своем кабинете. Мне доложить?

– Нет-нет, хочу сделать ему сюрприз. Мы пройдем прямо к нему.

Она взяла Коннора за руку – он ощутил испарину на ее ладони и понял, как она волнуется, – и повела вокруг нарядной лестницы по длинному коридору в глубь дома. Они остановились перед неплотно прикрытой дверью, и Софи постучала, заглядывая в щель.

– Дядя Юстас!

– Софи! – раздался удивленный голос за дверью. – Входи. Какая неожиданность!

Коннор услышал, как она набрала в грудь побольше воздуха, стиснув его руку, и они вместе вошли в кабинет.

Вэнстоун вставал из-за стола, когда вдруг увидел Коннора. Он замер в полусогнутом положении, комично отставив зад, и смотрел на них округлившимися глазами, не в силах поверить в происходящее.

– Что это значит? – нахмурился он, выпрямляясь. – Что это значит? – Даже работая у себя дома, в кабинете, он был одет как для деловой встречи – сюртук, брюки со штрипками и атласный жилет. У него был пронизывающий, жесткий взгляд, и, как и при первой встрече, Коннор подумал, что не хотел бы иметь его своим врагом. Но сейчас на щеке Коннора красовался шрам, который красноречиво говорил, что слишком поздно завязывать дружбу с Юстасом.