Свидание с миллионером - Юлия Гетта

Чёрт. Не повезло.

С досадой закрываю глаза.

В спешке стягиваю с себя ботильоны и едва успеваю покончить с этим, как в дверном проёме прихожей появляется мама в ночной рубашке. Беспощадно врубает свет и окидывает меня с ног до головы ледяным взглядом. Я невольно подбираюсь вся, вытягиваясь в струну.

– Ну и где ты шлялась после работы до самой ночи? – с презрением интересуется родительница. – Разбудила меня и Маринку. Мы и так еле уснули. Совесть вообще есть у тебя?

От её тона у меня в груди начинает клокотать. Но я слишком счастлива сейчас, чтобы вступать в перепалку, отстаивая свои права. Поэтому засовываю гордость куда подальше и смиренно произношу:

– Извини, мам. Так получилось, я забыла про время.

Мама складывает руки крест-накрест на груди и прислоняется плечом к косяку.

– Где была?

– С парнем гуляла.

– Да, я вижу, как ты гуляла, – кривится она, брезгливо рассматривая нижнюю часть моего лица. – Надеюсь, у тебя хватает мозгов хотя бы предохраняться? Для полного счастья не хватало только, чтобы ты ещё в подоле мне притащила.

От её слов делается почти физически больно. Эйфория после встречи с Даниилом стремительно сходит на нет. Невыносимо хочется закрыть руками распухшие от поцелуев губы, спрятать их от брезгливого взгляда родительницы. Но я не делаю этого, потому что не хочу давать ещё один повод для насмешек и оскорблений. Я хочу, чтобы она просто ушла и оставила меня в покое. Поэтому снова не пытаюсь возражать.

– Не притащу, не переживай, – сухо произношу я.

Но даже после такого ответа мама не отстаёт. Кажется, она всерьёз задалась целью довести меня до слёз.

– Учти, ещё раз припрёшься домой посреди ночи, пойдёшь туда, откуда пришла, – злобно цедит она. – Поняла меня?

Я всё-таки не выдерживаю и выпаливаю на эмоциях:

– Ты, наверное, была бы счастлива, если бы я вообще не приходила, да?!

– А какой мне толк от того, что ты приходишь? – жестоко усмехается мама. – Помощи от тебя никакой не дождёшься. Шаришься по ночам неизвестно где, неизвестно с кем. Спать не даёшь. Завтра опять буду с головной болью из-за тебя.

Обида, клокочущая внутри меня, достигает своего апогея. Беспомощно сжимаю руки в кулаки.

– Ну, раз мне здесь до такой степени не рады, тогда я и правда, пожалуй, пойду!

– Иди, если хочешь, – равнодушно пожимает плечами мама. – Думаешь, я тебя уговаривать остаться буду?

Я торопливо вдеваю ноги обратно в ботильоны и вылетаю в подъезд, громко хлопнув дверью. Ключи так и остались валяться на полу в прихожей, поэтому я просто стою, чувствуя, как внутри всё горит огнём.

Через мгновение слышу, как позади меня в замочной скважине поворачивается ключ.

По внутренностями расползается мерзкая пустота.

Делаю пару шагов в сторону и опираюсь спиной на подъездную стену. Медленно оседаю по ней вниз.

В груди и горле болит от рвущихся наружу слёз. Бесшумно всхлипываю.

Не понимаю почему. За что. Как можно совсем ни капли не любить своего ребёнка… Да, может, я давно уже не ребёнок. Выросла. Взрослая. Но я ведь её дочь. Она меня родила. Кормила грудью. Носила на руках. Укладывала спать, пела колыбельные. За что она теперь меня так ненавидит? Я ведь ничего плохого ей не делала.

Ответов на эти вопросы у меня как обычно нет.

Мне очень плохо. Так плохо, что хочется удавиться. Но я вспоминаю о Хоффмане. Безумно хочется к нему. Сейчас он кажется мне единственным лучиком света в моём тёмном царстве.

Достаю из кармана телефон и набираю заветный номер.

– Уже соскучилась, сладкая? – раздаётся из динамика красивый баритон после пары длинных гудков. И уже от одного только его звучания мне становится легче.

– Ты далеко уехал? – сипло спрашиваю я, улыбаясь сквозь слезы.

– Нет. Не очень. А что?

– Можешь вернуться?

– Да, конечно. Что-то случилось, Ляль? – встревожено спрашивает Даниил.

– Ничего особенного. Приедешь, расскажу.

– Буду через пять минут.

Я убираю телефон в карман, прикрываю глаза и улыбаюсь ещё шире. А по щекам так и катятся слезы.

Но мне уже лучше, значительно лучше. Ведь сейчас я увижу своего любимого Хоффмана. Хоть одна радость в жизни.

Размазываю по щекам слёзы, нахожу в себе силы подняться на ноги и опрометчиво покидаю подъезд.

Оказавшись на улице, мгновенно начинаю замерзать под порывами холодного осеннего ветра. Тело ломит от усталости, ноги ноют от каблуков. Но мне ничего не остаётся, как продолжать стоять на крыльце, обхватив себя руками, и ждать Даню. Вернуться назад в подъезд я не могу – ключей-то нет. А среди ночи звонить в домофон соседям с просьбой открыть дверь не позволяет совесть.

К счастью, вскоре из-за поворота вспыхивает яркий свет фар. А ещё через минуту напротив меня тормозит уже знакомый новый Хоффмановский автомобиль.

Едва остановившись, Даниил тут же выходит из машины и спешит мне навстречу.

– Ты в порядке? – обнимает он меня за плечи и заглядывает в глаза.

– Да, – киваю я.

– Идём.

Положив руку мне на поясницу, Даниил провожает меня к машине. Открывает дверь, помогает забраться в салон. Затем быстро обходит автомобиль и садится за руль, но трогаться с места не спешит. Разворачивается всем корпусом ко мне и с беспокойством смотрит в лицо.

– Что случилось?

Я набираю полные лёгкие воздуха, а затем медленно выдыхаю через нос. Не знаю, как ему это сказать. Почему-то до одури стыдно озвучить правду. Но ещё меньше мне хочется его обманывать.

– Я поссорилась с мамой, – сдавленно произношу я в итоге. – И ушла из дома.

Густые брови Дани сходятся на переносице.

– Из-за чего?

– Из-за того, что поздно вернулась домой и разбудила её с сестрой.

Теперь брови моего собеседника удивлённо ползут вверх. Даниил явно озадачен такой информацией. И даже будто растерялся немного, не знает, что сказать.

Я тоже не знаю, что сказать, и между нами возникает неловкость.

– Извини, что задержал тебя, – наконец произносит он, прерывая неуютную паузу. – Я не знал, что из-за этого могут быть проблемы.

– Ты не виноват, – отрицательно кручу я головой.

Даниил берёт меня за руку, слегка сжимает её и вдруг решительно заявляет:

– Идём.

– Куда? – в замешательстве спрашиваю я.

– Идём, я поговорю с твоей мамой. Объясню, что это я виноват.

– Ты с ума сошёл? – округляю я глаза. – Нет!