Между нами лёд. Книга первая - Дарья Ларина

Громов не любил пристальное внимание. Не любил вопросы каждые полчаса. Когда Таня только рассказала об этой передаче, он рассчитывал, что их просто поснимают со стороны, а затем расскажут что-то закадровым голосом. Но невозможность спокойно поесть окончательно выводила из себя. Однако необходимо было держаться вежливо, поэтому Женя заставил себя улыбнуться.

– Вы когда-нибудь ставили песню, которая вам нравится, на будильник? – поинтересовался он у журналиста.

– Ставил, – кивнул корреспондент, не совсем понимая, к чему задан подобный вопрос.

– Ну и как? Продолжала ли она вам нравиться? – приподнял брови Громов.

– Не очень…

– Вот и ответ на ваш вопрос, – кивнул Евгений, ухмыльнувшись. – Мы слышим одну и ту же музыку по нескольку раз в день во время тренировок, и в определенный момент от неё уже начинает тошнить.

– Мне кажется, – включилась в разговор сидящая между мужчинами Таня, – что если посреди ночи включить нашу музыку, мы сразу же встанем в начальную позу.

– Не так давно, возвращаясь с тренировки, мы услышали по радио в машине песню, под которую катаем короткую программу, – с улыбкой вспомнил Громов, быстро переглянувшись с партнершей, которая кивнула, понимая, о чем пойдет речь. – И в одну секунду потянулись к переключателю станции.

Таня смущенно улыбнулась, вспоминая, как неловко они столкнулись ладонями в тот самый момент.

– А есть ли какая-нибудь композиция, под которую вам хотелось бы поставить программу, но вы по тем или иным причинам этого не делали? – не отставал журналист.

Громов обреченно посмотрел на остывающий стейк, призывно лежащий на тарелке.

– Их много, в основном это классические музыкальные произведения, – ответил он, посмотрев на корреспондента. – Брать такую музыку очень ответственно по двум причинам. Во-первых, есть большая вероятность, что ты попросту потеряешься в величественной музыке. Она захлестнет тебя полностью. Очень сложно соответствовать размаху классики, находясь на льду.

Таня была с подобным мнением не согласна. Ей казалось, что такому профессионалу как он, было крайне сложно потеряться на льду, особенно учитывая запредельный уровень владения коньком. Скорее любая классическая композиция терялась бы на его фоне.

– А во-вторых, – продолжал он, – будучи юниором, я увидел, как опытный фигурист упал под «Смейся, паяц…». С тех пор у меня своего рода фобия на классику. Падать под подобное ещё больнее и унизительнее, а кататься – более ответственно.

– А если бы у вас всё-таки не осталось бы выбора? Какие классические произведения вы бы взяли?

Евгений многозначительно посмотрел на Таню, призывая ответить.

– Мне бы хотелось прокат под «Кармен», – смущенно призналась она, вызывая у Громова улыбку. Ему показалось, что из Тани действительно вышла бы потрясающая Кармен. Эмоциональная яркая брюнетка идеально подходила на эту роль.

– А ещё, конечно, как и любой девочке, мне бы хотелось что-нибудь из «Ромео и Джульетты».

И это Громов тоже счел подходящим, учитывая безграничную нежность, которой была исполнена партнерша. Представляя эти образы, Евгений поймал себя на мысли, что ради такого можно даже рискнуть взять классику и… Остаться на ещё один сезон».

* * *

Татьяну разбудил терпкий запах свежесваренного кофе.

– Доброе утро, – сонно потирая глаза, произнесла Таня, входя на кухню.

Партнер что-то скрупулезно высчитывал на калькуляторе, записывая в тетрадь.

– Что это? – Таня склонилась над его записями, пытаясь разобрать отвратительный почерк Громова. Складывалось ощущение, что коньками по льду он написал бы гораздо разборчивее.

– Наше питание на следующие пять дней, – ответил он, разворачивая к ней тетрадь. – С учетом потребляемых и растрачиваемых калорий. Могут быть, конечно, небольшие погрешности, но…

– Ты это серьезно? – начала злиться Таня. Вся сонливость моментально сошла на нет. Она взяла тетрадь в руку, пристально изучая написанное. Громов действительно расписал шесть приемов пищи на каждый из пяти дней до отлета.

– Вполне, – самодовольно улыбнулся он.

– Ну, раз ты так серьезно подошел к этому, то и я не буду отставать, – угрожающе произнесла Таня, садясь напротив партнера. Она взяла со стола ручку и нашла в тетради пустой лист, начиная что-то записывать, пока Евгений заинтересованно наблюдал, попивая кофе.

– Составляешь список покупок? – не сдержался от догадки, едва заметно улыбнувшись.

– Хуже! Придумываю тебе прозвище, – зловеще ответила она и бросила оценивающий взгляд на партнера.

– Так основательно? – удивился Громов, вспоминая, что прозвище Тани пришло к нему в голову абсолютно спонтанно. – И какие есть варианты?

– Раз я Плюша, – отвечала Алексеева, пробежавшись глазами по списку, который успела набросать, – то у тебя тоже будет прозвище, связанное с хлебобулочными изделиями.

– Я сто раз говорил, – пытался оправдаться Громов, – что Плюша это не из-за еды…

– Как тебе «Батончик»? – не дала договорить Таня, предлагая один из своих вариантов.

Евгений на несколько секунд «подвис», не понимая, что только что услышал, и ошарашенно смотрел партнерше в глаза, пока та едва сдерживала смех.

– Какой ещё… «Батончик»? – с трудом спросил он.

– Ну, знаешь, есть ведь «Батоны нарезные подмосковные». Вот в их честь тебя и назовем.

Громов от такого прозвища был в легком оцепенении. Он округлившимися глазами продолжал смотреть на Таню, которой всё труднее давалось сдерживать смех, и не понимал, в какой момент их взаимоотношений что-то пошло не так, и он начал позволять Алексеевой так с собой обращаться.

– Или «Калач». Потому что тёртый. Ты же у нас многое повидал.

– За что ты так со мной, женщина? – обреченно спросил Евгений. – Может, коротко и ясно – «царь»?

– Да какой из тебя царь? – отмахнулась Татьяна. – Максимум – батон нарезной подмосковный…

Евгений недовольно вздохнул, не зная, как прервать «творческий» порыв партнерши, и поднес к губам чашку с кофе, надеясь, что горячий напиток вернет спокойствие.

– Я придумала! – резко воскликнула Таня. – Ты будешь Пирожочком! Громов от услышанного поперхнулся глотком кофе. Он кашлянул, и напиток полился через нос, вынуждая судорожно подставить ладонь под подбородок. Выбежав из-за стола, Евгений склонился над раковиной, пока Татьяна, наблюдая эту картину, заливалась смехом.

– Такой, знаешь, который в масле поджарили, – она решила добить партнера окончательно и объяснить происхождение прозвища. – У него твердая корочка, но внутри мягко и горячо. И вредно.