Быстрый английский для путешественников во времени. Учебное пособие - Юрий Дружбинский

— О! — Тиран Ангсоца щелкнул пальцами. — Вот этот смысл и остался. Они радуются, когда дышат free air, ходят на Темзу с ведрами за free water и занимаются целый день free work. Вот это, последнее — самое смешное! Бесплатный труд я им оставил, а вот свободного у них нет, и они уже даже не помнят, что это такое.

Фюрер того, во что превратилась Англия, искривил тонкие губы в подобии усмешки.

— А чего стоили все эти идиотские исключения в английском языке? — продолжил Морри. — Вот ты, наверно, учил эти все “buy → bought”, “think → thought”, “go → went”…

— Учил, но недолго, я с ними сразу подружился, — упрямо сказал Андрюха. — А исключения эти и у каждого русского в крови. Мы-то понимаем, что «иду» в прошедшем будет «шел». Слово должно меняться, а как же еще?

— А в Ангсоце это считается пережитком прошлого, и за такие изменяющиеся слова ты живо окажешься в подвале с крысами.

— А как же? — Андрюха смотрел на паука в черном кителе с ужасом и отвращением. — Как же вы прошедшее выражаете?

— А нечего его вообще выражать, — отрезал диктатор. — Тоска по прошлому у нас — один из видов мыслепреступлений. Я расстрельные списки по доносам рядовых существ друг на друга каждый день подписываю, на руке от «Паркера» уже мозоли. Один негодяй, видите ли, тоскует по йоркширскому пудингу, второй помнит, как пахнет настоящий бразильский кофе… Лично у меня, кстати, есть и кофе, и пудинг, и «Паркер», и многое другое — потому что я знаю тайну серой двери. Но рядовые существа не должны испытывать во всем этом потребности. Тарелка капустного супа в день и два куска хлебозаменителя — вот единственно вкусный и идеологически правильный рацион.

А насчет исключений — в Ангсоц-Юнион, в этом нашем бесклассовом, бесстроевом, безрасовом, безвозрастном и бесполом обществе, исключений нет и быть не может! Или вернее будет сказать так: исключение из всех правил должно быть одно-одинешенько — их великий и любимый вождь и учитель, то есть я. В общем, окончание -ED я приказал ставить на все без исключения глаголы.

«Сумасшедший, — Андрюха пришел к окончательному выводу. — Он просто чокнутый».

— Мало того, и у прилагательных всякие там сословные различия тоже стерты окончательно! Вот как ты делаешь сравнение прилагательных?

— Добавляю -ER — это как бы «-ее», и -EST — это «-ейший», — машинально ответил Андрюха. Умный — умнее, глупый — глупее. Кроме исключений. У них свои формы. “good” будет “better”, “bad” будет “worse”. Хорошо — лучше, плохо — хуже… Не скажешь ведь «хорошее» и «плохее».

— Именно что так! — закричал тиран. — Любое рядовое существо знает, что завтра у нас все будет gooder, а у наших врагов, наоборот, badder; причем, заметь, ни один из них не знает, кого именно — и возможно, даже его самого — партия назначит врагом завтра угром.

— Было плохо, а станет «nлохее»? Вы додумались запретить слово worse — «хуже»?

Андрюха даже не знал, как ему реагировать на такой откровенный, вопиющий идиотизм. Ему хотелось рассмеяться в голос.

И вдруг он поймал себя на мысли: а ведь услышь он такое с полгода назад — обрадовался бы и одобрил. Именно это его неприятно поразило: идея «наплевать на все правила, взять да и упростить», которую он сейчас воспринимал как совершенно чудовищную, калечащую и уродующую язык — ему, тому же Андрюхе Ватникову, совсем недавно казалась правильной и мудрой.

Какой ужас. Какой же он глупый был тогда. Как мало знал, как упивался своим невежеством.

— Но больше всего я горжусь новыми словами, которые придумал лично я, — похвастался вождь бывшей Британии. — Знаешь, как я назвал ведомство, сочиняющее для этих идиотов сказки о высадке десанта злых уругвайцев посреди Ист-Энда? Министерство Правды, хе-хе-хе! The Ministry of Truth. Причем я запретил называть его полным именем, а только сокращенно. Minitruth.

— Миниправда — она и есть миниправда, — дерзко сказал Андрюха. — Назвали бы уж прямо: министерством лжи.

— Не отправляю тебя в подвал с крысами только потому, что идея твоя действительно хорошая, — со змеиной улыбкой сказал Морри. — Мой дорогой учитель и наставник, доктор Геббельс, официально называл себя министром пропаганды. Пропаганды, Ватников, ты понял?!! Вот люди были, глубоко понимали принципы Морри! Правда есть ложь, ложь есть правда. Мудрость состоит в невежестве, самый крепкий мир — когда идет война, рабство есть высшая степень свободы, а пропаганда — лучшая информация! Точно-точно, надо было министерством лжи назвать! А я почему-то постеснялся. Теперь жалею. Привыкли бы и гордились.

Диктатор, похоже, оседлал своего любимого конька, он и вправду считал язык ключевым фактором — и это единственное, в чем Андрюха был с ним согласен.

— Кстати, — продолжил Морри. — Вот эти все законы старояза о том, что разные части речи имеют неодинаковые права, я оставил. И в старом мире было много хорошего, Ватников, это я говорю тебе по секрету; но если тебе вздумается поделиться этой мыслью с остальными, то минут через десять ты уже будешь сидеть в подвале с крысами.

— Неодинаковые права? Странно, — Андрюха просто не мог не съязвить, хотя и понимал, что благоразумнее было бы молчать. А как же равенство возможностей при социализме?

— Хе-хе, равенство, — великий диктатор ехидно улыбнулся. — Раньше, при проклятом капитализме, бомжу было сложно стать миллионером, но хотя бы не запрещалось этого хотеть. У нас же в Ангсоце все устроено исключительно для блага рядовых существ. Вот только заикнись кто-нибудь, что сам хотел бы стать вождем — да от него в два счета и молекулы не останется. Каждый сверчок знай свой шесток. Настоящее равенство есть неравенство!

— А о каких конкретно правилах языка идет речь? — спросил Андрюха.

— Ну, взять хотя бы усиление, — ответил фюрер Ангсоца. — Вот эти три слова — vеrу, so и too.

— Я знаю, что это «очень», «так» и «слишком». А что там у них за особенности? — удивился Андрюха.

— А ты подумай сам, Ватников, кому такие слова могут понадобиться. Кто там у нас любит себя усиливать?

— Ну, наверное, прилагательные, — поразмыслив, сказал Андрюха. — Не просто «умный», а «очень умный». Не просто «хитер», а «так хитер». Не просто «подлый», а «слишком подлый».

— Последнее — это ты на меня намекаешь? — самодовольно ухмыльнулся Морри. — Да, я такой! А с прилагательными все ясно: бери их и усиливай. Вот те, что ты назвал.

Морри извлек из внутреннего кармана пиджака маленький блокнотик и золотую авторучку, раскрыл блокнотик и написал.

Smart → very smart;

Sly → so sly;

Nasty → too nasty.

— Да, но что, если усилиться захотят глаголы? — продолжил Морри. — Те, что работают, действуют, что хоть что-то делают? Выращивают капусту, кормят остальных хлебозаменителем или производят ткань единственного разрешенного цвета на единственной оставшейся фабрике в Дартмуре?