Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

Наконец, мне удалось заставить Паулу сесть в машину.

– Я очень довольна, – зло бросила она мне. – Да, очень довольна. Чтоб ты знал! Ужасно.

– Я тоже. Я тоже очень доволен. Все очень довольны, – сказал я, трогаясь с места.

– С самого начала… ты с самого начала должен был сказать ей всю правду!

– Но какую правду, Паула? О какой правде ты говоришь?

Она едва не выскочила из машины на полном ходу, но я наклонился и почти упал ей на колени, чтобы заблокировать дверцу.

Часть ночи я провел в баре в компании своего братца. Вход женщинам в этот бар был запрещен, подобно тому как в некоторые бары не пускают мужчин, и хорошо, что такие есть. Я сказал ему: «Послушай, Марк, мне нужно с кем-нибудь поговорить, только спокойно, потому что все очень плохо».

И вот мы сели с ним друг против друга, пропустили несколько стаканчиков. Ночное небо озарялось электрическими разрядами молний. Я продолжил прерванный разговор.

– Марк, посмотри на мою профессиональную жизнь. И на личную. Объективно. Найди мне хоть один повод для радости. После всего, что я тебе рассказал. Покажи мне хоть искорку света. Только не начинай мне перечислять достоинства Паулы! Забудь о них на минутку, потому что речь идет о моем будущем, а ты должен заботиться прежде всего о моем счастье, а не о счастье своих подружек. Даже если они, по-твоему, несравненны. Так что не валяй дурака и хорошенько подумай. Меня все это буквально подкосило. Словно затмение нашло, Марк. Я не шучу.

А в это время Пол Бреннен продолжал разгуливать на свободе, Крис, наверное, засыпала на плече Вольфа, Мэри-Джо ужасно злилась на меня, а Паула крушила все кругом.

Ну а Марк в это время ломал голову над моей задачей.

– Ладно, старина, брось… Не утруждайся, – вздохнул я. – Полный мрак!

Но Марк положил мне руку на плечо, и оказалось, что только это мне и было нужно.

– Я выпил лишнего, в кои-то веки. Понимаешь, что это значит?

Он отвел глаза. И было с чего. Прежде, до начала этой драмы, я был его кумиром, а после того, как она разыгралась, он стал презирать всех полицейских вообще. Сердцем очерствел.

– Послушай, Марк, любая история может развиваться, только если у главного героя есть цель. Так мне Фрэнк объяснил. Но у меня-то какая цель? Я очень хорошо вижу препятствия, но никак не могу узнать, какова же моя цель. Ну а ты что об этом думаешь? Быть может, именно от этого у меня ощущение полнейшей безысходности?

Он долго задумчиво качал головой. Обычно я не занимаюсь самокопанием при нем, так что теперь я видел, насколько он взволнован от осознания серьезности момента. Я был его старшим братом, его семьей. Кроме меня, у него никого не было. А семья должна быть твердой сушей, к которой можно пристать, а не хлипким плотом без якоря, несущимся куда-то по воле стихии. Я, как мог, собрался с силами и улыбнулся Марку.

– Но представь себе, что твоя цель недостижима, – сказал он, поглаживая подбородок. – Что происходит в таких случаях? А что говорит Фрэнк, а? Что делать, если цель недосягаема?

– Он говорит, что за недостижимой целью должна скрываться какая-то другая. И заметь, я не имею ничего против. Я открыт всему. Я склонен забывать о своей цели, из-за того, что все затянуто этим проклятым туманом. Хотя на самом деле я все-таки двигаюсь к невидимой цели.

Я ласково потрепал его по плечу, указывая одновременно взглядом на наши пустые бокалы бармену, у которого волосы с одной стороны головы были светлыми, а с другой черными, – доказательство того, что все возможно в этом мире, совершенно съехавшем с катушек.

– Дело в том, что сегодня они все задали мне жару, – объяснил я. – Все три разом, это уже чересчур. Все три в один день!

– Прошлое, настоящее и будущее… Супер, они как всадники Апокалипсиса!

Я опять улыбнулся Марку.

– Ну-ну, Марк, не торопись с выводами. Я вижу, к чему ты клонишь. Нет, не спеши, паршивец.

– Но Крис – цель недостижимая, а другая – ложная. Так что же остается?

– Скоро узнаем. Может, четвертый всадник, почему бы нет? Скоро узнаем, потому что в нашем мире ничто не может оставаться неизменным. Никакие силы нельзя сдерживать бесконечно. Вот увидишь, скоро все определится. В конце концов я могу оказаться на писательских курсах и подрабатывать по ночам в гараже. Всякое может произойти. А что-то уже происходит.

Я отпустил Марка, потому что где-то была вечеринка и он уже начал беспокоиться. Как диабетик без инсулина. Для него это вопрос жизни и смерти. Сказать по правде, какая разница между этим и политической деятельностью? Неужели во всем этом есть какой-то смысл? Существует ли способ уйти от самого себя? Закрыть глаза на ужас своего положения?

По обе стороны от меня у стойки бара одинокие мужчины покачивали головами пристально глядя в стаканы. Нам не надо было слов, чтобы понимать друг друга. Иногда у одного из нас вырывался слабый жалобный стон. Но из деликатности или из сочувствия все делали вид, будто ничего не слышат.

Не говоря ни слова, я угостил всех присутствующих за свой счет, и мои действия были встречены молчаливым одобрением. Я записал адрес и название этого бара в блокнот, опасаясь, что забуду, а под словом «распятие», натолкнувшим меня на кое-какие мысли, написал слово «воскресение», которое меня ни на что не натолкнуло.

Некоторое время я представлял себе ту новую жизнь, что ожидала меня. Я вообразил то великое потрясение, которое должно изменить весь мой образ жизни, то самое, о котором я с таким воодушевлением говорил младшему брату. Меня буквально била дрожь от беспокойства и возбуждения. Но я не мог разглядеть в бурном потоке, увлекавшем меня, хоть одно лицо. Я не могу знать, кто или что будет способствовать моему возрождению к жизни. Всякое могло произойти. А что-то уже происходило. Мощные щипцы обхватили мне голову и пытались извлечь меня из этой передряги, из этой плотной и тягучей массы, а я только диву давался, не мог понять, откуда она взялась. Потому что вы можете думать обо мне что угодно, можете легко находить во мне недостатки, но чтобы я замесил всю эту мерзость собственными руками? Нет, на такое я не был способен! Нет, нет, один я не смог бы ни придумать, ни устроить ничего подобного. Я не был настолько ненормален. Или тогда уж все на свете ненормальны. Все мы находимся в одинаковых условиях.

На следующее утро я проснулся на рассвете. Оказался я не в постели, а на полу в гостиной, спал, свернувшись в клубок, чего со мной давненько не случалось.

На небе не было ни облачка. Паула бросилась ко мне и с невероятной силой впилась поцелуем в губы. По щекам у нее струились слезы.

– Все хорошо, – успокоил я ее. – Все хорошо! Мы наговорили много всякого, но ни ты, ни я ведь так не думаем, правда? Конечно, нам надо будет об этом поговорить, но не сейчас, Паула, не сейчас, у меня нет времени.

Я сократил ежедневный сеанс гимнастики до легкой разминки, зато подольше постоял под душем, правда, особой свежести после него не ощутил, потому что остатка ночи оказалось недостаточно, чтобы исчезли все следы вчерашнего пекла. Паула отодвинула полупрозрачную занавеску и встала, пристально глядя на меня, но я не задал ей никаких вопросов. Похоже, мы все находились в одинаковых условиях.