Вглядываясь в грядущее: Книга о Герберте Уэллсе - Юлий Иосифович Кагарлицкий

Я понял, что должен повторить эту дикую фразу. И тут началось настоящее безумие. Голос в темноте затянул какую-то дикую литанию, а я и все остальные хором вторили ему. В то же время все, раскачиваясь из стороны в сторону, хлопали себя по коленям, и я следовал их примеру. Мне казалось, что я уже умер и нахожусь на том свете. В темной пещере ужасные темные фигуры, на которые то тут, то там падали слабые блики света, одновременно раскачивались и распевали:

— Не ходить на четвереньках — это Закон. Разве мы не люди?

— Не лакать воду языком — это Закон. Разве мы не люди?

— Не есть ни мяса ни рыбы — это Закон. Разве мы не люди?

— Не обдирать когтями кору с деревьев — это Закон. Разве мы не люди?

— Не охотиться за другими людьми — это Закон. Разве мы не люди?»

Можно было, конечно, и не без основания, принять это за пародию на только что вышедшую первую «Книгу джунглей» Киплинга, где звери следуют «закону джунглей», создающему из них некое подобие общества. Можно было, осмелев, заподозрить некий намек на христианское богослужение. Но Уэллс метил дальше, или, если угодно, выше. Здесь была сразу и насмешка над социальным гипнозом, именуемым Верой, и над самим Творцом, создавшим эти несовершенные существа и сумевшим их убедить, будто они — и впрямь люди. О том, что они ошибаются, свидетельствует конец романа. Истинное человеческое общество должно было бы сохранять устойчивость в силу своих внутренних законов. Оно было бы обществом человеческим, поскольку выражало бы человечность своих составляющих. Но после гибели Моро и Монтгомери («Другого с бичом», как называют его люди-звери) своеобразное «население» острова возвращается к животному состоянию. Буржуазный индивид — венец творения, согласно Дефо, — оказывается существом, в котором преобладают и в любую минуту могут победить звериные инстинкты, а социальное устройство, им принятое, — некоей подделкой под цивилизованное общество. Какие страдания и какие малые результаты!

Сколько бы дефектов ни обнаружил потом в «Острове доктора Моро» сам Уэллс, его роман был глубок и многопланов.

Этого в момент выхода книги не понял почти никто. Уэллс только что прогремел своей «Машиной времени», и новый роман, так на нее не похожий, у некоторых критиков вызвал просто недоумение. Особую растерянность испытал Чалмерс Митчел. Он был коллегой Уэллса и как зоолог, со временем занявший заметное место в своей профессии (с 1903 по 1935 год он был секретарем Лондонского зоологического общества), и как постоянный автор «Сатерди ревью», где 11 апреля 1896 года и была помещена его рецензия. Кроме того, Уэллс и Митчел были почитателями Томаса Хаксли, и Митчел в 1900 году опубликовал его биографию. Между Уэллсом и Митчелом была, впрочем, известная разница. Уэллс был глубже и талантливее. И понять Уэллса его единомышленник оказался решительно не в состоянии. Похвалив в начале статьи «Машину времени», он затем начинал сокрушаться по поводу нового романа Уэллса, который на него и как на ученого и как на простого читателя произвел весьма тягостное впечатление. Задумано все было неплохо, но, во-первых, опыты межвидовой пересадки тканей кончились провалом, а, во-вторых, Уэллс все испортил какими-то дешевыми ужасами. Впечатление такое, словно автор, как и существа, им изображенные, отведал крови…

В тот же день в «Спектейторе» была напечатана статья Р. X. Хаттона — давнего противника научных идей, которые исповедовали Хаксли, Уэллс, да и все, кто склонялся к материализму и свободному научному знанию. У Хаттона, как это ни парадоксально, «Остров доктора Моро» вызвал полнейшее одобрение, и он куда лучше Митчела понял художественные достоинства книги. Сцену чтения Закона он объявил более сильной, чем последняя часть «Путешествий Гулливера», где, как известно, тоже появляются обладающие человеческими качествами животные и деградировавшие люди; и хотя предостерегал против «Острова доктора Моро» читателей со слабыми нервами, видел в этой книге произведение цельное, сильное, ставящее Уэллса вровень со Свифтом. Отсюда, правда, следовал довольно занятный вывод. Ему никогда не приходилось читать лучшего произведения, направленного против вивисекции, заявлял Хаттон…

Не меньше похвал содержала и не менее странным образом кончалась появившаяся три дня спустя анонимная заметка в «Манчестер Гардиан». Автор говорил о мастерстве детали у мистера Уэллса, о чувстве меры, которое он обнаруживает в своем занимательном рассказе, его способности соединять страшное с забавным. Словом, заключал автор, Уэллс — очень сильный и оригинальный писатель, так что пора ему отказаться от фантастики…

Все эти рецензии были выдержаны в уважительных тонах и могли огорчить Уэллса разве что неспособностью проникнуть в его замысел, но ему не пришлось долго ждать и прямого поношения. 18 апреля в «Спикере» была напечатана небольшая и предусмотрительно никем не подписанная заметка, где говорилось, что Уэллсу удалось ранее написать несколько рассказиков, обнаруживших его способность изображать повседневное, но этого ему показалось мало и он решил угостить публику чем-нибудь пооригинальнее. Так появился «Остров доктора Моро» — произведение, поражающее своей мерзопакостностью. Стоило бы напомнить мистеру Уэллсу, что даже у романиста талант должен сочетаться с чувством ответственности.

За рецензией в «Спикере» последовало множество других, весьма на нее похожих. Приличные люди негодовали и возмущались. В большинстве своем заметки эти были анонимные, но автора одной из них удалось со временем выявить. Это был молодой журналист, сделавшийся потом профессором истории в Эдинбурге. Будущий профессор — так и кажется с первых строк заметки — готов уже обратиться к властям: «Ужасы, описанные мистером Уэллсом в его последнем романе, делают уместным следующий вопрос: насколько вправе автор произведения искусства порождать в публике чувство отвращения?» Вопрос, разумеется, был чисто риторическим, ибо автор тут же объяснял, что нет, не вправе. Даже такой почитатель Уэллса, как У. Т. Стед, в статье, где он в 1898 году подводит итог всему созданному его любимым автором, начиная с «Машины времени», говорит об «Острове доктора Моро», что лучше б этой книги вообще никогда не было.

Единственная заметка, достойная того, чтобы немного подробнее на ней остановиться, появилась 3 июня 1896 года в еженедельнике «Гардиан». Ее неизвестный автор, охарактеризовав «Остров доктора Моро» как «исключительно неприятную книгу, идею которой непросто выявить», все же затем эту идею отчетливо выявлял. «Временами читатель склоняется к мысли, что автор хотел высмеять претензии науки и поставить ее на место; в других случаях начинает казаться, что его задачей было в сатирическом свете обрисовать акт творения и облить презрением Творца за то, как он обходится со своими созданиями. На эту мысль наводят на редкость умные и реалистичные сцены, в которых обращенные в людей животные затверживают Закон, преподанный