Мой ненастоящий - Джина Шэй

Я пытаюсь не торопиться. Отсрочить неизбежный финал.

Хочу растянуть в бесконечность каждую секунду того, как она захлебывается кайфом. Хочу себе все время мира! И чтобы она больше никогда в своей жизни ничего не боялась! Мечтатель, Владислав Ветров. Мечтает даже в постели с женщиной, которую хотел уже до озверения. И получил. Наконец-то!

Её вкус — на нёбе, на языке, пропитывает меня насквозь. И я шепчу какую-то дурь, о том, что она даже на вкус — цветочно-медовая, будто осыпанная сладкой пыльцой. Был бы шмелем — заопылял бы только её бутон до одури.

Человеком впрочем…

Делаю то же самое…

Цветочек, мой Цветочек, как же просто ты меня разгромила… 

Господи, как же мало…

Лежать вот так, уткнувшись носом в висок моего Цветочка, вдыхать её запах, поглаживать по голой подрагивающей спинке. Почти физически ощущать утекающие сквозь пальцы секунды. Минуты. Часы…

И как же я ненавижу планы моей судьбы на меня…

Я не собирался уходить так рано.

Не собирался допускать, чтобы моя женщина по пальцам могла пересчитать разы нашей с ней близости.

А вариантов нет. Все что я могу ей дать — безопасное будущее. Чтобы она не боялась смотреть вперед, смотреть на мужчин прямо…

Потом. Когда меня не будет. А сейчас никому её не дам. Моя.

И от моих пальцев на её коже будут следы.

Цветочек приподнимается на локте, выворачиваясь из-под моей руки. Я против, но и она проявляет такую настойчивость, что удерживать её дольше уже смахивает на принуждение.

Казалось бы… Мы зашли далеко, куда дальше, чем я планировал заходить. Но при этом…

Она на меня не смотрит. Просто молча одевается, тянется за мое плечо, чтобы забрать блузку, упрямо игнорирует то, что я перехватываю её за запястье.

Бывает такая слабость, перед которой отступит даже носорог вроде меня.

И эти упрямые губы, стиснутые в тонкую линию, оказываются для меня хорошим таким ударом. Не так я видел её после первого нашего с ней раза.

Я подтягиваюсь к ней, провожу ладонью по пока еще голому колену, заставляя замереть.

— Прошу тебя, — тихо шипит Маргаритка, — не здесь. Не в клинике. Или ты планируешь оплачивать здесь аренду койкоместа вместо того, чтобы здесь лечиться?

— Ну, раз тебя так заводит эта палата — идея стоящая на самом деле, — фыркаю, пробегаясь пальцами по растрепавшимся волосам, убирая их на другое плечо. Обнажая шею. Слишком красивую и слишком пустую. Моей отметины как личной подписи здесь точно не хватает.

Исполнить порыв я не успеваю. Дурнота накатывает резко, бросает в жар, заставляет покачнуться, упереться лбом в тонкое плечико.

Дьявол!

Стоило сбить вчера прием моих препаратов и немножко утомиться — и вот тебе, пожалуйста.

Я жду, пока нездоровое ощущение отступит, сойдет на нет, а затем без резких движений поднимаюсь на ноги, чтобы одеться. Снова!

Ремень затягиваю сам, а когда поворачиваюсь за рубашкой, обнаруживаю её в руках у Цветочка.

— Дай сюда.

Я протягиваю руку вперед — она молча покачивает головой, все так же закусывая губу. Приподнимает рубашку на уровень моих плеч. Стискивает ткань так, что белеют костяшки. Ясно — если забрать у неё рубашку силой, получится почти что драка.

Что ж…

Не так уж я и против этого момента…

— Я не настолько ослаб, чтобы не удержать в руках рубашку, — произношу, ныряя ладонью в рукав.

Она молчит. Лишь глубоко выдыхает, будто давя в себе досаду. И тонкие пальцы, даже помогая мне в одевании, почти не прикасаются ко мне. Лишь мимоходом, когда проходятся по плечам. Я не удерживаюсь, ловлю маленькую ладошку Цветочка, прижимая её к своему плечу.

— Пока ты рядом, я чувствую себя живее.

Эта мысль должна была остаться просто мыслью. А стала признанием, которое я произнес, чуть поворачиваясь и глядя Маргаритке в глаза.

— И не хочешь лечиться ты тоже из-за меня? — едва слышно шепчет этот упрямый Цветочек, опуская ресницы. Да, не такой реакции на мое признание я ожидал.

— Поехали домой, — крепче сжимаю её ладонь, — я устал от этого места.

— Так говоришь, будто у меня есть право выбора, — бесцветно откликается Маргаритка, болезненно кривясь, — будто я могу тебе сказать «нет, не поедем» — и ты ко мне прислушаешься.

— Идем уже, — чтобы заставить её сойти с места, приходится приложить усилия, — посмотрим, не поседел ли Яр, пока мы тут с тобой снимали напряжение в наших отношениях.

Ярослав не поседел. Хотя судя по его напряженному взгляду и дискуту с врачом, прекратившемуся ровно в момент появления нас с Владом в холле отделения — он явно пытался продавить доктора на операцию без согласия упрямого пациента. И доктор не сказать, чтоб уж очень железобетонно стоял на том, что не может этого сделать.

Впрочем, ничего толкового мы все равно не услышали.

— Братец, спешу тебя обрадовать, счет из этой клиники тебе придет скромненький, — ехидно роняет Влад, только замедляясь, не останавливаясь, — я выписываюсь отсюда, прямо сейчас.

Ярославу приходится пуститься за нами следом.

— Ты ведь не серьезно? — тон у моего деверя просто убийственный. — Влад, ты осознаешь все последствия своего идиотского упрямства?

— Я осознаю, что они почти неизбежны, — ровно отрезает мой муж, не замедляя шага.

— Почти? — Ярослав Ветров кислотностью своего голоса, наверное, может сталь прожигать, не иначе.

Влад не отвечает, не останавливаясь ровно до дверей поджидающего нас у ворот клиники такси. Когда он успел его вызвать? По всей видимости, еще до нашего с его братом появления. Простой будет бешеный, с учетом всех наших «развлечений»…

Щеки сами по себе нагреваются, при мысли о произошедшем в палате. Безумие. В квадрате. В кубе! В тринадцатой степени!

Я сошла с ума. Но сожалеть об этом как-то не получается.

— Садись, Цветочек, — Влад открывает для меня дверь. И здесь корчит из себя джентльмена и пускает мне пыль в глаза. Не многовато ли чести для инкубатора, а?

— Значит, так и свалишь? — я будто слышу, как с едва слышным кипением выкипает молоко из кастрюльки Ярослава Ветрова. — Не удостоив меня даже жалким комментарием по нынешней ситуации?

Я вижу, как жестко стискиваются пальцы Влада на дверце машины. Да, по всей видимости, эта беседа с братом дается ему нелегко.

— Тут нечего комментировать, Яр, — через силу произносит он, — я знаю свой диагноз, мне уже набросали сроки. Я предпочитаю закончить свою жизнь на своих условиях. Уж прости, братец. На моих похоронах разрешаю тебе оторваться. Только «Ногу свело» на поминки не заказывай, всегда их терпеть не мог.