Арина Родионовна - Михаил Филин

Сведения, сообщённые много позже И. Щегловым и В. И. Чернышёвым, могли рассматриваться нами лишь как результат последующих наслоений, лишённых какой-нибудь преемственности, а потому и достоверности.

Известно, что ещё в 1830 году H. М. Языков в своём стихотворении «На смерть няни А. С. Пушкина»[502] писал:

Из строк H. М. Языкова можно было предположить, что могила Арины Родионовны сравнительно вскоре после смерти была потеряна.

Стремление жителей разных местностей присвоить себе честь погребения Арины Родионовны понятно, и в этом случае всякие предания должны уступить место документальным материалам.

Утверждение, что она погребена на далёком от города и особенно от Большого Казачьего переулка загородном Больше-Охтенском кладбище (тогда находившемся ещё в пределах Петербургского уезда), вызывало у нас сомнение. Трудно предположить, что семья Пушкиных и Павлищевых, в целях какой-нибудь экономии на стоимости кладбищенского места, решилась хоронить свою замечательную няню на столь далёком кладбище, тем более, что при отсутствии тогда Охтенского моста это было связано в летнее время с переправой через Неву. Эти обстоятельства послужили для нас логическим толчком к разысканиям, которые могли бы документально подтвердить или опровергнуть легковерно принятую другими версию о погребении Арины Родионовны на Больше-Охтенском кладбище, основанную на столь подозрительно поздно дошедших до нас местных преданиях, тем более, что при проверке этих преданий на месте мы могли выяснить следующее.

Бывший могильщик Больше-Охтенского кладбища (П. А. Хандрилов), служивший на кладбище, по его словам, с 1893 года, утверждает, что помнит хорошо место, где была каменная плита с фамилией и надписью «Няня Пушкина». Плита эта около 1895 года будто бы покосилась и затем, около 1908 года, взята была, в числе других плит, для прокладки на кладбище так называемой Енотаевской дороги. Плиту эту, уложенную будто надписью вниз, можно, по его словам, обнаружить, если вскрыть ряд плит на известном ему Свияжском участке. При этом он ссылается на другого могильщика, служившего прежде на кладбище (H. Н. Маринкина).

Последний подтвердил это предание и указал нам предполагаемое место могилы няни, ныне занятое уже другой могилой, однако не мог поручиться за точность всего этого предания и наличия плиты. Побеседовав с другими старожилами этого кладбища, он мог лишь сказать нам в заключение, «что всё это один туман».

Сторож кладбища (Г. М. Никитин) показал место погребения Арины Родионовны в другом месте, правда, неподалёку от места, указанного Маринкиным.

Ссылались все они и на прежнего священника кладбища, ныне умершего, который был в курсе этого вопроса.

Приведённое утверждение об имевшейся якобы до 1908 года надгробной плите с указанной надписью придаёт всему преданию ещё более недостоверный характер, так как нельзя думать, что в Петербурге в течение 80 лет никто не примечал этой плиты и чтобы сведения о ней, как и о самой могиле, не нашли надлежащего отражения в нашей литературе, тем более после известных слов Языкова и газетной публикации Щеглова в 1899 году.

В описании истории Больше-Охтенского кладбища[503], составленном в 1883 году священником этого кладбища, в числе замечательных погребённых на нём лиц Арины Родионовны нет, тогда как, например, кормилица Александра I Евдокия Петрова, умершая в 1799 году, упомянута в этом описании. Слишком дорого имя Арины Родионовны всякому, чтобы пропустить или забыть его, и уже наверное в интересах кладбища было упомянуть побольше замечательных людей, нашедших в нём вечный приют.

Не оказалось никаких данных о могиле её и в 1914 году, ко времени составления Петербургского Некрополя[504], основанного на сообщениях кладбищенского духовенства, сведущих биографов, библиографов и знатоков петербургских кладбищ.

Чтобы окончательно и документально убедиться в несостоятельности этого предания, мы разыскали кладбищенские книги Больше-Охтенского кладбища, тщательно просмотрели записи захоронений 1828–1829 годов (которые, вопреки приведённой выше газетной заметке, оказались существующими) и не нашли ничего похожего на запись погребения Арины Родионовны.

При всех наших разысканиях мы считали, что, логически рассуждая, Арина Родионовна должна быть похоронена на одном из городских кладбищ. Учитывая проделанную уже И. Щегловым работу по разысканиям в приходе Введенской церкви (Семёновского полка) и на Волковом кладбище и полагая, что предпринятые им ещё в 1899 году поиски могли не иметь успеха прежде всего вследствие выполнения погребальной церемонии, по какой-либо причине, священником другого прихода, мы решили проверить церковные записи другой церкви, недалёкой от указанного И. Щегловым места жительства Павлищевых, — церкви Измайловского полка.

Последнее тем более необходимо было сделать, так как 25 января 1828 года в церкви Измайловского полка тайно от родителей венчалась Ольга Сергеевна с Павлищевым. Не без содействия «поручителей по жениху и невесте», поручиков того же полка Гаврилы Вульфа и Герцовского, венчание было устроено будто в поздний час. При таких обстоятельствах можно было предположить, что Ольга Сергеевна, только поселившаяся в Казачьем переулке, могла пригласить для выполнения траурной церемонии над прахом Арины Родионовны уже знакомых ей священнослужителей Измайловского полка.

Однако это наше предположение не подтвердилось.

Перед нами встал вопрос о достоверности публикации И. Щеглова, что первая квартира Павлищевых была в доме Дмитриева, в Большом Казачьем переулке, где они, по его данным, будто проживали с 1828 по 1832 год, и не почерпнуты ли им эти сведения не из домовых документов, а из рассказов любезных потомков М. Д. Дмитриева.

О проживании Павлищевых в доме Дмитриева мы имеем одно лишь очень ценное указание самого поэта, в письме к Нащокину от 7 октября 1831 года: «Отвечай мне как можно скорее, в Петербург, в Казачьем переулке в дом Дмитриева, О. С. Павлищевой, для доставления А. С. П.». Но проживали ли Павлищевы здесь в 1828 году, в год смерти няни?

При проверке нами записей Введенской церкви оказалось, что Павлищевых в документах 1828 года и последующих лет нет.

В 1829 году значится в этом приходе вдова купца Дмитрия Дмитриева Ксения Артемьева 70 лет, а в 1832 году купеческий сын Александр Дмитриев 25 лет. Это убедило нас в том, что дом Дмитриева числился в приходе Введенской церкви.

В 1829 году в этом же приходе нами обнаружен «Статского советника Сергея Пушкина слуга Никита Тимофеев 51 года» — известный нам Никита Тимофеевич, камердинер поэта и одно время брата его, Льва Сергеевича. Ему по ревизским сказкам села Болдина в 1816 году было 37 лет[505].