Смытые волной - Ольга Приходченко

– Сами пусть делают, если такие все умные. Меня теперь нет ни в одной комиссии, боятся включить, – вырвалось у меня.

Неужели мне так подфартило? Игнорируют мою личность по полной программе. Хоть бы до конца этого проклятого сезона так игнорировали, только спасибо сказала бы. А вдруг директор боится, что я его заложу, тогда совсем дурак. У него теперь молодежная команда, с ней и колупайся, уважаемый Владимир Алексеевич, с ветерком проводи время после работы. Бог в помощь. А ему – бац! – заявление на отпуск.

Почти без проволочек он подписал его, но всего на две недели, чтобы обязательно к отчетности в конце декабря вернулась.

– Так вы ж прекрасно без меня справляетесь, у вас теперь столько советчиков, петух клюнет – они вывернутся, ушлые ребята, – опять расшила я свой прелестный ротик.

– Хватит, Ольга, дурить, – директор полез в тумбу стола, достал бутылку какого-то импортного вина. – Не грех выпить за твой отдых. В Одессе будешь или куда уедешь?

– Уеду. Подальше от вас всех.

– Ну, дывчина неугомонная.

Итак, впереди Берлин. Подготовилась я по полной программе. Наученная горьким прошлым опытом своего путешествия, купила билет с пересадкой в Киеве. Подруга здесь же подсуетилась с передачкой для киевских родственничков. Никакого труда для меня это не составляло. Поезд прибывал в Киев рано утром, а на Брест и Берлин уходил поздно вечером. С Киевом у меня много чего связано; отдам посылку, прогуляюсь по Крещатику не спеша, вспомню безмятежные дни своего киевского студенчества. Заодно и познакомлюсь с родным Мишкиным дядей, братом его мамы. Так и поступила: сдала свои вещи в багажное отделение и с двумя тяжеленными сумками на такси помчалась на улицу Жилянскую, что напротив стадиона Хрущева.

Меня очень приветливо встретили, усадили попить чаек с дороги. Стали расспрашивать о своих одесских родственниках, больше о Лильке и ее старшей сестре Милке. Одной уже тридцать шесть, другой за сорок, а вот личная жизнь не складывается, на горизонте никого.

– А вы замужем? Нет? Это все от чересчур больших претензий теперь у вас, девушек, – Мишин дядя подвел итог. – Институт закончили и носом крутите. Тот не подходит, этот. А раньше за кого выдадут, за того и пойдет, и все нормально жили.

Черт меня дернул ляпнуть, что мужчины тоже в холостяках застревают, например, ваш племянник московский.

– Вы знакомы с Мишкой?

– Да, Лилька нас познакомила, когда он был проездом в Одессе, они с приятелем в каком-то ралли участвовали.

Дядька махнул рукой.

– С ним уже все в порядке, не сегодня-завтра женится. Моя сестра долго была против, у его зазнобы есть ребенок. Но теперь сдалась. Я ей говорю: не лезь в их жизнь. Девушка из Ленинграда, я ее видел, мне лично она понравилась. Татьяной зовут.

Что еще говорил этот седовласый морской волк, капитан какого-то ранга, я не слышала, в голове только стучало: «Итак, она звалась Татьяной». Допив чай, я поблагодарила гостеприимных хозяев и выскочила на улицу. Можно было, как советовал Мишкин дядька, по Жилянской выйти прямо к вокзалу, но до отхода поезда еще было достаточно времени, и я решила опять прошвырнуться по Крещатику до конца, до Владимирской горки и спуска к Днепру, потом вернуться и по бульвару Шевченко уже идти на вокзал. Не то что Киев меня привлекал, хотя, конечно, красавец город, думала, так скорее успокоюсь. Сначала шла, вглядываясь в витрины магазинов, даже из-за интереса заглянула на Бессарабский рынок, сравнить с нашим Привозом, а затем внезапно почувствовала, что двигаюсь, словно на включенном автомате, ноги сами несли меня, душили слезы. Ничего не помню, все как в тумане, как села в поезд, как в Бресте проходила таможню и пограничников, как отцепили наш вагон и прицепили к другому составу и переставили с колеи на колею. Даже в Варшаве не вышла на перрон, продолжала лежать на полке, как бревно. Перед Берлином забежала в туалет, наскоро умылась и стала у окна, в которое хлестал сильный дождь. «И дождь смывает все следы… Дождь смывает все следы… Итак, она звалась Татьяной», – молотом отдавалось в голове.

Меня встретил Райнер, Света болела, сильно простудилась, я тоже где-то поймала насморк, нос заложило.

– Побудь дома, а то на гнусной берлинской погоде добавишь, – посоветовала подруга. Так и провели мы с ней почти всю неделю в полном откровении, не выходя из дома: я ей свои сердечные тайны, она мне – свои. У нее такое прекрасное лицо, такие добрые светлые глаза, как она успокаивала меня. А Райнер? Чудо парень. Тактичный, приветливый, порядочный. Они так нежно ко мне относились. Настоящие друзья, хоть в этом повезло в жизни. Когда наконец почувствовали себя лучше, пробежались со Светкой по магазинам, накупила подарков, Капку, конечно, не забыла, везу ей ошейник ярко-красного цвета, так что не горюй, любимая бабуля, не у одной генеральши теперь будет такой.

Срываться в Москву желание теперь отпало. И хорошо, не надо суетиться, менять билеты, лишняя морока. Так и пробыла до конца весь свой отпуск в Берлине. Когда вернулась, выяснять отношения с Москвой я отказалась. Лилька порывалась мне рассказать, как Мишка орал на дядьку, что у того недержание мочи и прочие мансы, но это меня больше не колыхало. Все-таки я была права, когда с этим прохиндеем москвичом не допустила ничего лишнего. Пусть новую галочку поставит на ком-нибудь другом.

Каждый вечер меня ждала освободившаяся после старшей сестры тахта с кроссвордами, книжками и пасьянсом. Если бы еще не приходили повестки в суд в качестве свидетеля, то вообще все было бы до фонаря. Очередной новый год встречали с Лилькой вдвоем в ее однокомнатной кооперативной квартире на Черемушках. От скуки воспользовались тем, что дали наконец в честь праздника горячую воду, намылись в ванной, потом перемешали шампанское с водкой и гаванским ромом и задрыхли.

На работе меня, кроме Лильки, встретили без особого энтузиазма, опять начали включать во всякие контроли. Взялась пересмотреть все документы за мое отсутствие – и ахнула. У нас, оказывается, и разного товара, той же капусты, навалом, некуда девать, и одна машина по три ходки в день делает, развозя все это по точкам. И этот «навал» – про небольшую горку отходов вместе с тарой и мусором. Да чтоб меня расстреляли, чтобы машина по нашим дорогам сделала хоть две ходки, любопытно, что это за машина и кто водитель. Звонить по телефону не стала, пошла в отдел кадров, там все то же: «у нас с собой было». Я не отказалась пригубить коньячка; Людочка, старший инспектор, мне все как на духу выложила, всю эту липу-поднаготку раскрыла.

– Ольга Иосифовна, как они собираются отчитываться в конце сезона? Цифрами же Одессу не накормишь. Этой молодежи, как алкоголикам, наше Черное море по колено. Живут одним днем, ни Бога для них нет, ни царя в голове.

– Людочка, мы с тобой тоже еще не старые. А может, нам надо с них брать пример, они ведь члены партии, а партия – наш рулевой. Через дом все в плакатах об этом. Кстати, ты тоже партийная девушка.

– Но ведь и директор, получается, заодно с ними, с этими идиотами молодыми, которые сами себе могилу роют, – она закатила глаза. – Вам ни за что нельзя подписывать никакие бумажки.