Дарвинизм в XXI веке - Борис Жуков

Но, как и в нашем детективном сюжете, опровержение доказательства некоторого тезиса не означает автоматически опровержения самого тезиса[146]. Теория Дарвина опровергает «аргумент часовщика» — но не идею бога как таковую. Строго говоря, она не опровергает даже идею непосредственного творения (как мы уже говорили выше, эту идею в принципе невозможно опровергнуть), но ей она альтернативна: оба этих представления не могут быть справедливыми одновременно. А вот по отношению к идее бога как таковой теория Дарвина — как, впрочем, и все другие естественнонаучные теории, от самых фундаментальных до сугубо частных, — строго нейтральна: она равно совместима как с верой, так и с атеизмом.

Не удивительно поэтому, что среди крупнейших ученых-эволюционистов мы встречаем людей с самым разным отношением к религии — от радикальных материалистов и воинствующих атеистов до воцерковленных верующих, пронесших свою веру через крайне неблагоприятные обстоятельства. «До появления теории Дарвина не верить в Бога было невозможно, так как не существовало никакого другого объяснения целесообразности живых форм. Дарвин предложил такое объяснение и тем самым дал нам выбор: верить или не верить. Теперь я могу верить в Бога не по принуждению, а совершенно свободно, и за это я благодарен Дарвину», — пишет современный российский биолог.

Этими мудрыми и гордыми словами можно было бы и закончить подглавку, посвященную взаимоотношениям теории Дарвина и религии. Но мне не дает покоя мысль, что у читателей (по крайней мере, у некоторых) может сложиться впечатление, что автор пытается угодить «и нашим, и вашим», уклоняясь от изложения собственного отношения к религии. Действительно, я на протяжении всей этой главы сознательно избегал всякого упоминания о собственных взглядах — не потому, что боюсь их высказать открыто, а потому, что убежден: справедливость и убедительность всего, что сказано выше, никак не зависит от отношения человека к вере. Однако элементарная честность требует обозначить собственную позицию. В двух словах она такова: я — убежденный атеист, категорически отрицающий существование какого-либо божества или божеств (а также «высшего разума», «мирового духа» и т. п.) в каком бы то ни было смысле и считающий любые представления о любых богах чистым порождением человеческой фантазии. Из чего, в частности, следует, что я не вижу никаких проявлений бога в эволюционных процессах, а попытки найти их там считаю равносильными пресловутым «поискам в темной комнате черной кошки, которой там нет». Объяснять, почему мои взгляды именно таковы, я не буду, поскольку это не имеет ни малейшего отношения к теме книги.

И на этом, пожалуй, все-таки закончим.

* * *

Как уже говорилось, креационизм во всех его вариантах, будучи довольно популярен в обществе в целом, практически не представлен в современной науке. Не потому даже, что все ученые, как один, его решительно отвергают (профессия ученого сегодня настолько массовая, что среди ее представителей можно найти кого угодно — в том числе и креационистов), но прежде всего — из-за неизлечимой концептуальной пустоты этого подхода. Из креационной «гипотезы» не вытекает никакой исследовательской программы — ни вопросов, на которые нужно было бы найти ответ, ни прогнозов, которые можно было бы проверить. Поэтому даже те считаные профессиональные биологи, кто страдает креационизмом, никак не опираются на него в своей повседневной деятельности (как правило, далекой от вопросов, которыми занимается эволюционная теория), а их эпизодические попытки ввести креационистские «теории» в научный дискурс заканчиваются ничем — опять-таки не из-за косности или сознательного противодействия коллег, а ввиду полной беспредметности этих теорий.

Но как ни странно, в современной науке весьма широко представлена другая альтернатива эволюционному подходу. И что самое парадоксальное — практически все ее сторонники искренне считают себя эволюционистами.

Какой наглядный образ первым приходит в голову при слове «эволюция»? Если не большинство, то очень многие ответят: динозавры. Жили себе, жили… а потом прилетел астероид — и бабах!

Стоп.

А где тут, собственно, эволюция?

Чтобы разобраться, в каких отношениях с идеей эволюции находится «астероидная» теория вымирания динозавров (точнее, мел-палеогенового вымирания, охватившего на рубеже мелового и палеогенового периодов не только огромных ящеров, но и целый ряд других групп животных, преимущественно морских), нам придется сделать небольшой экскурс в историю — лет на двести назад, в те времена, когда наука палеонтология только формировалась. Хотя задолго до этого ученому миру были известны кое-какие ископаемые останки древних существ, в настоящую научную дисциплину эти разрозненные находки и сведения о них сложились только в это время. И решающую роль в становлении научной палеонтологии сыграл один из самых блестящих ученых своего времени — французский зоолог Жорж Леопольд Николя Фредерик Кювье.

Одной из его новаций, сделавших палеонтологию наукой, стало то, что от изучения отдельных окаменелостей и попыток восстановления по ним целостного облика организма (в чем, впрочем, Кювье не было равных) он перешел к рассмотрению целых ископаемых фаун. Если говорить упрощенно — к изучению того, в каких именно слоях камня можно найти ископаемые того или иного облика, какие еще останки залегают вместе с ними, что можно найти выше их, а что ниже и т. д. Изучение в этом аспекте ископаемых Парижского бассейна привело его к представлению, что живые существа, обитающие ныне в окрестностях французской столицы, — лишь самая поздняя из целого ряда фаун, встречавшихся ранее в этих местах. Причем каждую из этих фаун составляли существа, совершенно непохожие на тех, что жили до или после них.

Как это объяснить? Два других великих натуралиста того времени, соратники Кювье по парижскому Музею естественной истории — уже знакомый нам Жан Батист Ламарк и близкий друг (и непримиримый оппонент) Кювье Этьенн Жоффруа Сент-Илер — видели в этом подтверждение своих идей о возможности превращения одних видов в другие и происхождения прогрессивных форм от более примитивных. Но Кювье такое объяснение категорически не устраивало — и не только потому, что оно противоречило библейской версии происхождения живых существ (хотя и это тоже было немаловажно). Главным было то, что Кювье видел явную не-преемственность открытых им ископаемых фаун. В толщах известняка не было ни переходных форм, ни слоев, в которых среди останков более ранних фаун появлялись бы отдельные представители более поздних. Каждая фауна была более-менее стабильной по всей толще своего слоя, а выше и ниже лежали совсем другие ископаемые.