Информационные войны. Новый инструмент политики - Георгий Почепцов

Но существуют и более сложные ситуации. Например, ГКЧП считается такой технологией, когда одновременно управляли две стороны, условно назовем их западной и коммунистической. ГКЧП имел много странных характеристик, которые не позволяют отнести его к попытке подавить что-то силой. Недавно прозвучала еще и такая. Один из генералов КГБ, которого привлекли к «путчу», рассказывал, что когда он вышел на балкон и увидел технику с номерными знаками, то сразу понял, что это «подстава». Ведь в настоящих случаях технику не дают идентифицировать.

То есть здесь была сложная конструкция. ГКЧП специально пытался защитить советскую власть так неуклюже, чтобы проиграть. Это то, что Наоми Клейн назвала шоковой доктриной, когда провоцируется шок, который не даст социальной системе вернуться к исходному состоянию (см.: Klein N. The shock doctrine. The rise of disaster capitalism — New York, 2007). Настоящие перевороты и путчи изучаются так давно и так тщательно, что ошибок в них быть не может (см.: Luttwak E. Coup d’etat. A practical handbook — Cambridge, 1979; Bob C. The marketing of rebellion. Insurgents, media, and international activism — 2005; Кургинян С. «Секретная» папка ЦК КПСС с надписью «Кургинян» / / Кургинян С. Актуальные архив. Работы 1988–1993 годов — М., 2010). Но только если они настоящие.

Будущему победителю Борису Ельцину нужна была битва, которая бы расставила всех на свои места. Михаил Горбачев, кстати, уже не смог вернуться в седло после роли форосской жертвы. После этих событий ему осталась исключительно роль мемуариста.

Гибель трех защитников Белого дома стала национальной трагедией, а гибель сотен во время обстрела парламента уже самим Борисом Ельциным вообще не стала новостью. Вот какое преимущество имеют интерпретации над фактами.

Ежедневно внимание населения отвлекается на автомобильные аварии, взрывы снарядов, лесные пожары или наводнения. Но этого недостаточно — возникает потребность искусственно поддерживать внимание к неугасимым информационным «кострам», поскольку события первого класса имеют свойство быстро заканчиваться.

Правда, против такой интерпретации можно привести аргумент: это довольно сложная технология, которая бьет и по тому, кто ее практикует. Например, во Львове возмущение вызвала пассивность милиции, а значит — и власти, которая позволила экстремистам срывать георгиевские ленточки, оскорбляя ветеранов. В случае холеры стало понятно, что врачи скорой помощи не имеют никаких средств защиты даже для себя в случае настоящей эпидемии.

Население получает телевизионное «успокоительное» в виде юмора, эстрады или светских бесед. Тогда оно расслабляется и забывает обо всем остальном. Так же население получает и телевизионное «возбуждающее» в виде аварий, взрывов, наводнений. И тоже обо всем забывает. И то, и другое является заменителем (естественным или искусственным) интереса к экономическим и политическим проблемам. А благодаря постоянным ссорам на политических ток-шоу еще и вырабатывается стойкий иммунитет против такой тематики.

В свое время российское МЧС запустило телепроект «Катастрофы недели». Идея была проста: показать, что катастрофы, да еще сильнее, бывают и в других странах. То есть создавался контекст, который должен был помочь позитивно оценивать отечественные реалии. Таким образом, мы имеем два пути введения нужной интерпретации:

— путем создания текста,

— путем создания контекста.

Текст может сменить «+» на «-», или наоборот. Контекст работает более взвешенно: он переводит «-» в «-» или «+» в «++».

Как один из самых свежих примеров можно привести ситуацию в Беларуси. Все руководители постсоветского пространства наконец получили для себя не отрицательный, как до этого, а положительный контекст. Ранее Беларусь всегда была примером удачного экономического роста, т. е. предоставляла другим невыигрышный для них контекст. Теперь все изменилось. Теперь «мы лучшие».

Украинские правительства всегда были слабыми в плане рассказа о своей собственной работе. Хотя на освещение работы центрального и местного аппаратов выделяются достаточные средства из бюджета. Но дело не только в средствах. Западные правительства давно поняли важность этой проблематики в контексте выполнения обещаний после прихода партии к власти (см., например, Lees-Marshment J. The political marketing revolution. Transforming the government of the UK — Manchester — New York, 2004; Lees — Marshment J. Political marketing. Principles and applications — London — New York, 2009). Для этого создаются отдельные правительственные подразделения. И информационные потоки оттуда, так же как и выступления президентов, формируют информационное пространство страны. В истории зафиксированы случаи, когда именно такие выступления кардинально меняли отношение населения к власти.

Коммуникативные операции, в отличие от информационных, больше настроены на роль аудитории. Именно о них написано в подзаголовке книги Фрэнка Лунца «Слова, которые работают. Важно не то, что вы сказали, а то, что люди услышали» (Luntz F. Words that work. It’s not what you say, it’s what people hear — New York, 2008). Информационные операции ориентированы на сказанное, коммуникативные — на услышанное. Лунц хорошо знает, что говорит, поскольку через его фокус-группы прошли все речи Джорджа Буша. Именно поэтому, видимо, и профессор Марта Кумар выбрала для своей книги подзаголовок «Коммуникативные операции Белого дома» (Kumar MJ Managing the President’s message. The White House communication operations — Baltimore, 2007).

Вообще демократия как раз и базируется на повышении роли неправящей части общества, в том числе и законодательным путем. Майкл Макфол, выступление которого в 2010 году при его приезде в Москву в качестве посла срочно перепечатал «Русский журнал», дает еще один аргумент в пользу демократии: «Демократическому руководству, чтобы удержаться у власти, необходимо демонстрировать экономические результаты. Авторитарным правителям этого не надо. Иногда подобные результаты могут демонстрировать — по самым разным причинам, как, например, в Китае — но в принципе могут и не демонстрировать».

То есть демократия определяет даже не просто зависимость верхов от низов, но и содержание той коммуникации, которая порождается сверху. К тому же сильная демократия, например, не боится признавать ошибки, в то время как тоталитарные государства никогда не позволяют себе о них вспоминать.

Правая (а может, левая) рука Джорджа Буша — Карен Хьюз, которую Буш однажды представлял как голос администрации, в то время как пресс-секретаря Ари Флейшера он назвал лицом администрации (см.: Hughes K. Ten minutes from normal — New York, 2004 Г. 315]. Она считает, что месседж, который идет от президента, должен быть последовательным и повторяющимся. Последовательность можно понимать как системность: все время говорится об одном и том же, только это разные стороны одного вопроса, одной проблемы, а о повторении говорили, если вспомнить, и Гитлер, и Никсон, хоть и принадлежали к разного типа политическим структурам. Последний говорил своим спичрайтерам, что когда их рука устанет писать это — только тогда американский народ получит это сообщение.

Коммуникативные операции можно рассматривать как удержание своего месседжа в неблагоприятной информационной среде. Информационное пространство может быть как нейтральным, так и агрессивным к сообщению. Правительственные коммуникации зачастую работают именно в агрессивной среде. И ее следует воспринимать просто как другую реальность, которая функционирует по другим законам.