Смута. Том 1 - Ник Перумов

…В кабинете Благоева Троцкий вальяжно развалился за письменным столом, давая понять, кто теперь тут хозяин.

– Ну-с, товарищи, доложите теперь, как вы дошли до жизни такой.

Жадов стоял, руки за спиной, ноги расставлены, взгляд жёсткий и твёрдый.

– Не могу знать, товарищ председатель, о чём вы; мы получили приказ действующего члена Политбюро…

– Да-да-да, знаю, – лениво бросил Троцкий. – А он у вас есть в письменной форме, этот приказ? Был ли он отдан по всей форме, есть ли у него номер, дата, подпись, занесён ли он в журнал боевых действий батальона?

– Никак нет, – спокойно ответил Жадов. – Товарищ Благоев обрисовал ситуацию как весьма срочную. Не до бумажек было.

– И что же он вам обрисовал?

– Что неизвестные части движутся на город. Никому не подчиняются. Возможно, это переодетые беляки.

Троцкий захохотал.

– Да вы товарища Ягоду спросите, – с самым невинным выражением вдруг вмешалась Ирина Ивановна. – Он там тоже был.

Ягода улыбнулся.

– Именно так, Лев Давидович, был. Как уже вам докладывал. И про «беляков переодетых» тоже.

– Да-да… – отсмеявшись, Троцкий снял круглые очки, утёр проступившие слёзы. – Ну, Благоев, ну, шутник… «переодетые беляки» под Петербургом! Прибывшие по николаевской дороге! Из Москвы!.. Надо ж было такое придумать!

– Время военное, товарищ председатель. У белых много грамотных офицеров. Могли и не такое выдумать. Линии-то фронта, по сути, нет. Она только на Донбассе, – осторожно заметила Ирина Ивановна. – Приказ Благоева и впрямь звучал весьма… правдоподобно.

– Ну, хорошо, допустим. А вы-то что? Вы, товарищ Ягода? Что вы предприняли, дабы предотвратить это нелепое боестолкновение?

– Отправил самокатчика к прибывающим по вашему приказу частям, – пожал плечами Ягода, хладнокровно глядя на Троцкого. – Велел им задержаться, в центр не лезть. К сожалению, моё распоряжение было начальствующими лицами отряда проигнорировано. И ещё доложу, что в рабочих кварталах вдоль Шлиссельбургского проспекта отмечены многочисленные грабежи и насилия, учинённые рядовыми данной части.

– Революционное рвение, – отмахнулся Троцкий. – Уверен, пострадали одни лишь мелкие куркули-лавочники. Впрочем, неважно. Значит, товарищи Жадов и Шульц, вы считали, что ведёте бой с переодетыми беляками?

– Мы не знали, кто они, – твёрдо ответил Жадов. – Я вышел к ним навстречу. Назвал себя. Потребовал, чтобы они ответили, что за части, куда направляются, кто командир. Свидетели – весь мой батальон. В ответ они выстрелили. Чудом не попали. Я тогда швырнул гранату.

– Да-да, – с досадой заметил Лев Давидович. – Гранаты вы, товарищ Жадов, мечете отменно. Только не в тех, кого надо.

– Это достойно сожаления, товарищ председатель, но, если бы наш батальон был соответствующим образом оповещён или эти ваши части предъявили бы необходимые мандаты… – вступила Ирина Ивановна. – Мы защищали революционный Питер. Эти вооружённые люди могли оказаться кем угодно. И, кстати, я бы не отметала так с порога идею о переодетых беляках. Не так уж сложно собрать эшелон или два, экипировать солдат в форму Красной армии и отправить прямо на столицу, прикрываясь вашим, товарищ председатель, именем. Сами ведь знаете, какую силу оно имеет.

Троцкий ухмыльнулся. Лесть он, похоже, любил больше, чем коты – сметану.

– Разумно, товарищ Шульц, весьма разумно… Что ж, всё хорошо, что хорошо кончается. Спасибо товарищу Ягоде, вовремя нас предупредил, втеревшись в доверие к предателям дела рабочего класса.

Ягода вздрогнул. Но Троцкий в это время смотрел на комиссара и движения этого не заметил.

– Теперь всё пойдёт куда лучше, – продолжал Лев Давидович. – Но вам, товарищи Жадов и Шульц, делать тут больше нечего. Не разобрались раз – не разберётесь и снова. Председателем ВЧК станет товарищ Ягода, а вы с вашим батальоном куда нужнее будете на Южном фронте, нежели здесь. Приказ о вашей отправке будет отдан немедленно. Всё понятно?

– Так точно, товарищ председатель! – хором ответили товарищи Жадов и Шульц.

Глава 5

Елисаветинск и южные области,

декабрь 1914 года – январь 1915 года

Федя Солонов поправлялся на удивление быстро. Доктора только разводили руками, говорили о «молодом организме», о том, что «повезло, пуля, видимо, на излёте была» да «вовремя прооперировали». Так или иначе, ещё до Рождества он начал вставать, ходить, сперва осторожно, потом всё увереннее.

Раненых перевели в госпиталь, разместившийся в городской елисаветинской больнице. Рядом срочно возводили новый корпус; визжали пилы, стучали топоры, горели костры, возле них грелись собравшиеся с окрестных сёл мужички-чернорабочие. Правда, зарабатывали они очень неплохо; да и цены держались низкими, продуктов было с избытком – вывоз изрядно сократился.

Великую княжну Фёдор больше не видел. Осторожно поинтересовался у заменившей её немолодой уже сестры милосердия, где, мол, её императорское высочество? Всем ли благополучна? Сестра улыбнулась:

– Всем, всем её высочество благополучны. Просили вам, милый кадет, кланяться да передали просить вас, чтобы не сердились вы на неё. Не по своей воле она ныне в иных местах; но по-прежнему за ранеными ходит.

Фёдор густо залился краской. Собеседница его понимающе улыбнулась.

– Всё будет хорошо, любезный Фёдор. Спас вас Господь, а врачи наши, дай Бог им здоровья, промыслу Его помогли. Ни о чём не беспокойтесь, поправляйтесь, дел огневых ещё на всех хватит.

И Фёдор поправлялся.

Часто приходили теперь друзья по первой роте, во главе, само собой, с лучшим другом Петей Ниткиным. Последний очень увлёкся последнее время трудами некоего Циолковского, о коем способен был говорить часами.

С областями, где утвердилась власть большевиков, не стало никакой связи. Сперва из Москвы, Царицына, Саратова, Самары в Ростов и Елисаветинск ходили поезда как ни в чём ни бывало; но затем правительство в Петербурге наложило на это запрет. Составы доходили до Изюма и разворачивались обратно.

Великие державы также отнюдь не спешили закрывать свои посольства в Северной столице и переносить их на юг, несмотря на личные письма Государя в европейские столицы. Кичливые галлы вообще ничего не ответили; надменные бритты отписали в личной корреспонденции (что было ещё одним унижением) – они, дескать, считают господина Александра Александровича Романова частным лицом, утратившим после отречения какой бы то ни было статус. Австро-венгерский двор сподобился на пространное послание, где, ссылаясь на «сложность момента», заявлял, что «пока лучше оставить всё как есть».

Датский двор, куда написала сама государыня-императрица Мария Фёдоровна, в девичестве – Marie Sophie Frederikke Dagmar, дочь принца Глюксбургского, сделавшегося затем в свой черед королём Дании Кристианом IX, ответил, что, конечно, дорогая сестра правящего ныне Его Величества Фредерика VIII всегда может рассчитывать на тёплый приём дома, но – лишь в качестве именно сестры датского короля, никак не супруги правителя огромной России.

Про остальные малые дворы нечего было и говорить.