"Мессершмитты" над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943 - Йоханнес Штейнхоф

Беседу фактически монополизировал Кёлер. Его тон был саркастическим и резким, и Гёдерт, сидящий около него, акцентировал дикие замечания своего компаньона выразительными кивками. Он выглядел больным, и его веки покраснели от спиртного или, возможно, от усталости. Периодически Кёлер разражался истерическим смехом.

– Мы презираемы, парни! Вы не надрываетесь от хохота? Презираемы всеми другими истребителями. Гёдерт презираем, – вы слышите это, Гёдерт? Они презирают вас. И Фрейтага также, если он все еще жив. Если он мертв, конечно, он герой, презираемый герой. Единственный хороший летчик-истребитель – это мертвый летчик-истребитель…

Внезапно взорвался Бахманн.

– Заткнитесь! – огрызнулся он. – И не ведите больше подобных разговоров. Разжалование и направление на Восточный фронт в качестве обычного пехотного подразделения – лучшее, что мы можем ожидать, – если, конечно, они оставят нас вместе.

– Вы не знаете главного, – резко ответил Кёлер. – Вы не знаете, что они делают с трусами. Отправят в дисциплинарный батальон вместе с другими вашими добрыми малыми – наскоро обвиненными людьми, дезертирами, пораженцами. Они также посылают туда настоящих преступников, чтобы хоть как-то использовать их. И сектора, в которые они пихают вас, всегда действительно смертельные. Фактически единственное различие в том, что вместо того, чтобы отдыхать на своей заднице в кресле пилота, вы лежите в навозе со своим короткоствольным ружьем…

Настало время положить конец этому разговору. Преднамеренно громким и официальным тоном я спросил:

– Гауптман Кегель, какие у нас на завтра приказы?

Кегель, сразу все поняв, поднялся и бодро ответил:

– Мы потратили часы, чтобы установить радио– и телефонную связь с инспектором истребительной авиации или штабом воздушного флота. Но пока без успеха, господин майор. Несомненно, мы должны будем завтра на рассвете вылететь на разведку, вероятно, к мысу Бон, Пантеллерии, Мальте и к плацдармам десанта…

Он продолжал обсуждать в деталях то, что мы могли бы и должны были сделать на следующий день, когда я показал жестом, чтобы он остановился. Я встал и пошел к двери, ведущей в мою комнату. Закрывая за собой дверь, я увидел, что Бахманн и Гёдерт заснули.

Меня разбудило движение в соседней комнате. Толстяк накрывал стол к завтраку. Яркий свет просачивался через перекладины ставней. Было 5 часов утра.

Я взял телефонную трубку и повернул ручку.

– Соедините меня с командным пунктом, пожалуйста.

– Командный пункт слушает, гауптман Кегель.

– Есть что-нибудь новое для доклада? Сколько самолетов мы можем поднять в воздух?

– У нас по-прежнему нет никаких приказов от флота или от инспектора истребителей. Радиосвязь было невозможно установить, и мы не имели телефонной связи более чем на несколько минут подряд. Мы все еще не знаем, сколько пригодных для полетов самолетов у нас есть.

Наши немногие уцелевшие самолеты были рассеяны по аэродромам Трапани, Шакка и двум передовым взлетно-посадочным площадкам. Перспективы были мрачными, так как мы больше не имели запчастей. Мы не могли поднимать против врага самолеты, если их рации были неисправны, тормоза бесполезны или вооружение плохо синхронизировано. Таковы были технические законы воздушной войны, которые управляли нами. Согласно донесению службы радиоперехвата, соединения бомбардировщиков уже приближались к Мессинскому проливу.

– Я прибуду на командный пункт в течение получаса.

– Очень хорошо, господин майор.

Сквозь распахнутые французские окна, ведущие на балкон, утреннее солнце бросало яркий прямоугольник света на стол и противоположную стену с большим зеркалом. Толстяк накрыл на стол скромно. На голом дереве стояли толстые фарфоровые кружки армейского образца и пустые тарелки, около каждой – нож. Очевидно, все остальное он уже упаковал для отхода, хотя понятия не имел, как собирается транспортировать все это. Листья бугенвиллеи в вазе увяли. Увидев их, я вспомнил наш «обед» предыдущей ночью.

Когда я вошел, Бахманн поднялся. Он был одет в свежевыстиранную тропическую форму, позади его стула стоял пилотский вещевой мешок из синей парусины, снабженной парой ремней, чтобы его можно было нести за спиной.

Толстяк налил кофе и остался около стола, чтобы слушать, о чем мы говорим, боясь, что мы можем оставить его здесь одного или даже забыть. Когда я вяло потягивал кофе, мои глаза наткнулись на «Adler im Süden» – газету воздушного флота, которую Бахманн привез из Джербини.

Это был номер от 10 июля. Его первая полоса, мятая и запятнанная кофе, пестрела заголовками о «героических оборонительных боях» и решимости «сбросить врага обратно в море».

Как отвратительно, подумал я, что они должны распространять броские фразы, подобные этим, когда каждый знал, что ни одна из них не была правдой.

Мы добрались до командного пункта, не встретив по дороге ни одной души. Словно зная, что их страдания почти закончились и что мы должны будем отступить, сицилийцы отсиживались за закрытыми дверями. Как следствие, в сельской местности, через которую мы ехали, царил абсолютный мир, единственным диссонансом были грохот нашего «кюбельвагена» и шум его двигателя.

К этому времени пилоты вернулись из разведывательных полетов. Они сообщили об интенсивном движении между Тунисом и Пантеллерией – возможно, кораблей снабжения. Когда они пролетели над островом, взлетели истребители. Аэродром был заполнен одномоторными машинами – «тандерболтами». Противник чувствовал себя настолько в безопасности, что даже не использовал каменные капониры, построенные до этого итальянцами.

1-я группа провела разведку моря в направлении Мальты. Согласно ее докладу, крейсеры и эсминцы патрулировали в районе высадки. Около Джелы маленькие суда деловито курсировали между большими кораблями, часть из которых стояла на якорях большой дугой вокруг плацдарма высадки, в то время как другие двигались туда-сюда.