Волшебный пояс Жанны д'Арк - Екатерина Лесина

Кофе.

И джем. И сметана. И, наверное, утро это не такое уж и тяжелое, как ей казалось.

— Вкусно, спасибо. — Она подумала, что никто никогда прежде ей сырников не жарил. Нет, мама жарила, по воскресеньям. А папа плов делал хорошо. И макароны по-флотски.

— План такой. Сейчас ты завтракаешь, и мы едем гулять. То есть по магазинам. А то я понял, что все-таки немного погорячился, когда вещи собирал. И посудомойку купить надо. — Кирилл сел напротив.

Мамин фартук взял.

Жанна его не трогала, оставила, как было, и фартук висел на крючке… висел и висел… а Кирилл его взял…

— Заодно заглянем в мастерскую Игорька… и к девице Николая.

— Зачем?

— Честно говоря, не знаю. Я ведь о ней вчера случайно вспомнил. Уж больно проходной эпизод… но вот вспомнил, и всю ночь она у меня из головы не выходила. Просто съездим. Встретимся. Поговорите…

— Мы?

— Как девушка с девушкой. Меня, полагаю, не особо рады будут видеть. А ты сырники ешь. Зря я, что ли, жарил?

Не зря. Совершенно не зря.

Жанна ела и думала, пытаясь представить себе невесту Николая. Воображение рисовало худенькую хрупкую девушку с огромными глазами…

Воображение ошиблось.

Глаза у Стаси и вправду были огромными, да и сама она отличалась немалыми габаритами.

— В деда пошла, — не без гордости сказала Стася. Собственной стати она не стеснялась. — Дед у нас силачом в цирке выступал, полмира изъездил. Рассказывать любил, как выпьет, так и начинал языком чесать про то, где был, чего видел… а мы слушаем. А ты, значит, из этих…

Стася скривилась.

Хорошо хоть не погнала.

Жанна точно не нашла бы в себе сил встретиться с кем-то из семьи, столь ее обидевшей. И наверное, эти мысли отразились на Жаннином лице, потому как Стася хмыкнула и, махнув рукой, велела:

— Проходи. Чего на пороге топтаться. Да и… вот чего, скажи, нам с тобой делить?

В однокомнатной квартире было чисто. Сияющий пол. Яркие циновки. Белые стены. И картины на стенах. Старый лес. И лес молодой. Пруд. Церквушка у пруда…

— Это мои, — призналась Стася с затаенной гордостью. — Всегда любила рисовать. Конечно, таланту у меня не сказать чтоб много, но я ж на выставку и не стремлюсь. Мне бы для души… Вот, бывало, настроение поганое-препоганое, а сядешь у мольбертика, глядишь, через полчасика и полегчало. Эту вот я написала, когда мы с Николашей… ну, разошлись.

Бутылка и роза. Бутылка из-под молока, с мутной зеленоватой водицей, а роза увядает. Лепестки ее уже потемнели, потеряли былую глянцевую гладкость. Да и сам цветок перекосился, растрепался.

Картина была живой.

— Мне тогда погано было, конечно, — сказала Стася. — Зато теперь понимаю, что правильно все сделала. Я его не любила.

— Расскажете?

— А вам-то зачем?

— Хочу его понять.

Стася приподняла бровь.

— Понимаете… — Жанна вдруг осознала, что не сумеет соврать, точнее, она может попытаться, но тогда эта женщина, которая притворялась простой, увидит ложь и тоже соврет. — Кто-то убивает наследников.

— Даже так… — Стася дернула себя за косу, а коса у нее была знатной, светло-русой, толщиной в руку Жанны. — Я, конечно, видела, что семейка поганая, но вот чтобы так… На Николашу думаете?

— Я уже не знаю, на кого и думать… Я недавно с ними познакомилась.

— Понятненько. Ну тогда пойдем.

Не на кухню — в гостиную, которая была и спальней, и мастерской. Комната просторная и светлая, с высоким потолком, с белым тюлем и белым же ковром, не утратившим и толики своей белизны. У этой чистоты был запах хлорки и лимона, но Жанне он показался уютным.

— Садись, — велела Стася. — Чаю не предлагаю… извини, не люблю незваных гостей.

— Я понимаю.

— Николаша… про него особо и рассказать нечего. Мы в универе познакомились.

Стася вздохнула.

Она поступила не иначе как чудом. И, поступив, сама своему счастью не верила, правда, счастьем сие событие родственники Стасины не считали.

— Работать иди, — велела мамаша, отерев полотенцем вспотевший лоб. — Денег в доме нету, а она в ученые…

Папаша ничего не сказал: он уже успел отметить Стасино поступление и тихонько сопел на матраце. Матрац стелили в коридоре, но отец привык.

— Во-во, работать, — поддержал мамашу старший брат, который работал давно, но получку свою просаживал на дешевое плодово-ягодное пойло. Им он лечил нервы, по собственным уверениям, вконец расстроенные.

— Я выучусь и тогда…

Мамаша слушать не стала, огрела влажным полотенцем.

Она уже устроила Стасю на рынок, к приличному человеку, вдовому, между прочим, обещавшему, что за Стасей приглядит.

А тут учеба…

— Из дому выгоню.

Стася дожидаться не стала, ушла сама, здраво рассудив, что здесь ей все равно жизни не дадут. Она и не хотела такой, с ежевечерними посиделками, склизкой картошкой, выпивкой, как единственным средством разогнать душевную тоску.

Второе чудо случилось, когда она сумела сговориться с комендантом и найти место в общаге. Комнатушка на четверых, в которой и не повернуться, соседки, не особо довольные этаким добавлением. И почетная должность уборщицы. Впрочем, работы Стася никогда не боялась. Она держалась и за комнатушку, и за панцирную кровать, и за полки в шкафу. Главное — доучиться. Она не знала, что будет, когда она доучится, но не сомневалась, что собственная ее жизнь преобразится.

С Николашей она познакомилась на третьем курсе.

Нет, не совсем верно.

Они учились в параллельных группах, только Николаша, полностью погруженный в учебу, в собственные многомудрые мысли, на Стасю внимания не обращал. Оно и к лучшему, внимание ей было без надобности, ей и так его хватало.

Особенно тяжело приходилось в первые полгода.

Однокурсники удивлялись и брезговали, преподаватели… хвалили Стасину старательность, от этого становилось только хуже. Наверное, не будь Стася такой упертой, сбежала бы.

Но она стискивала зубы.

Держалась.

И ничего, привыкли… Девчонки обнаружили, что Стася шьет прилично, и раздобыли машинку. Ее пришлось отрабатывать, но Стася справилась, и если поначалу шила задаром, то позже стала брать деньги. Она ловко управлялась и с блузками, юбками, платьями, и пальто могла перелицевать, и пуховик прострочить, чтобы пух не сбивался.

Стасю оценили.

Собственно говоря, машинка и привела к ней Николая.

— Говорят, ты брюки подшить можешь. — Он появился в комнатушке, где к третьему курсу остались лишь двое, и Стасина соседка брезгливо фыркнула. С ее точки зрения, Николаша был заучкой.