Воспоминание о будущем - Михаил Хазин

Именно по этой причине невозможно было неформальное объединение СССР и Германии в конце 30-х годов, хотя экономически это было вполне целесообразно. Именно по этой причине такая сложная ситуация была в Британии 30-х годов, в которой боролись две части имперской элиты: старая, восходящая к Капиталистическому проекту, которую возглавлял Эдуард VIII (и к которой направлялся весной 1941 г. из Германии Рудольф Гесс), и новая, Западная, наиболее известным лидером которой был Уинстон Черчилль. Отречение Эдуарда VIII в конце 1936 г. стало формальной победой Западного ГП в Британской империи, и неудивительно, что уже через несколько лет Черчилль фактически ликвидировал ее как самостоятельный субъект мировой политики.

Отметим, кстати, что политические процессы, происходящие в процессе brexit’а, т. е. выхода Великобритании из Евросоюза, весьма возможно, являются реинкарнацией политических битв 30-х годов прошлого века. И не исключено, что те британские элиты, которые тогда проиграли, сейчас смогут взять реванш.

Похожая ситуация происходит сегодня в России. Запрет Гайдара и его команды, которая до сих пор управляет российской экономикой и финансами, на внутренние (рублевые) инвестиции связан как раз с тем, что они представляют в России элиту Западного ГП. Отсюда и весь пакет либеральных реформ.

И ненависть к Путину на Западе связана не столько с какими-то его личными недостатками, а с тем, что он отказывает полностью передать Россию под управление элиты Западного проекта. Но и полностью убрать представителей этой элиты он не может (пока?), поскольку экономика России полностью встроена в систему разделения труда Американской технологической зоны (а других в мире на сегодня нет).

Если посмотреть на нынешние проблемы США, в том числе на феномен Трампа, то объективно он связан с тем, что экономические проблемы США как базовой страны технологической зоны, держателя воспроизводственного контура пришли в серьезное противоречие с интересами элиты Западного ГП, которая в первую очередь заинтересована в сохранении транснациональной долларовой системы. И это противоречие сильно обострилось в связи с тем, что эмиссионный центр доллара, ФРС США, находится в национальной, а не международной юрисдикции.

Но поскольку сами США последние десятилетия управлялись как раз элитой Западного проекта (последним президентом США, выросшим на идеях приоритета национальных интересов страны, по всей видимости, был Ричард Никсон, что и стоило ему поста руководителя государства), то она агрессивно противится любым действиям, направленным против ее интересов.

Что хорошо видно по многим событиям последних лет, в том числе отношению к Трампу. Но об этом в следующих главах.

Все предыдущие главы были посвящены одному (пусть и самому главному) механизму снижения рисков производителей в условиях капитализма, когда инновации стали имманентной частью производственного процесса и стоимость их разработки была включена в воспроизводственный контур. И расширение, и конкуренция воспроизводственных контуров, и появление технологических зон, и их конкуренция, как мирная, так и агрессивная, – это все следствие необходимости расширения рынков сбыта.

В предыдущей главе был дан наконец ответ на вопрос, который был задан во введении: для того чтобы два воспроизводственных контура могли мирно и (более или менее) равноправно объединиться, необходимо, чтобы их развитие происходило в рамках одного ГП. Или хотя бы в рамках двух проектов с единой системой ценностей. Этого, конечно, недостаточно, поскольку есть еще фактор конкуренции проектных элит, но, по крайней мере, не исключено. А вот если системы ценностей не совпадают, то шансов на объединение нет; тут неминуем острый конфликт, который заканчивается победой одного контура, разрушением другого (с экономической точки зрения) и ликвидацией его проектной элиты. В частности, обречены были на неудачу идеи конвергенции и попытки сохранить античную цивилизацию в рамках христианской модели раннего Средневековья.

Именно по этой причине не дали эффекта быстрого технологического роста Священная Римская империя Габсбургов на серебре Рудных гор и Испанская империя на золоте Латинской Америки: Католический ГП в принципе не давал возможности запустить модель ускоренной инновационной процедуры, поскольку последняя не работает без кредитного механизма. До тех пор, пока ценностная база Католического проекта не была раскачана в процессе Реформации, пока не появился новый, Капиталистический ГП с (пусть и частично пересекающейся) ценностной базой, рассчитывать на переход к новой (ну, или, вспоминая античный Рим, новой-старой) модели развития было невозможно.

Аналогичная ситуация, кстати, в тех обществах, которые развиваются под сенью Исламского проекта. Ни разу ни одному исламскому государству, даже такому сильному, как Османская империя или империя Великих Моголов, не удалось создать индустриальной цивилизации на собственной основе. Чуть получше дело обстоит в шиитском Иране (поскольку дополнительные 2000 лет доисламской цивилизации дают о себе знать), однако все равно все исламские страны принципиально зависят от внешнего индустриального общества, которое не может существовать без узаконенного кредита.

Но уж поскольку (именно в XVI в., не раньше!) кредит появляется как легальный инструмент модели экономического развития, он начинает жить и действовать по собственным законам. В том числе формировать под себя ряд государственных институтов. Более того, как мы увидим в дальнейшем, постепенно он начинает доминировать над базовым по происхождению институтом промышленного производства, именно в этот момент на смену проекту Капиталистическому приходит проект Западный, элита которого ориентирована именно на финансовые технологии как инструмент своей власти. И в этой главе мы подробно расскажем, как именно развивалась мировая финансовая система в рамках Западного ГП.

Прежде всего нужно отметить, что в отличие от расширения рынков сбыта, которое снижает риски всех производителей во всей экономической системе, кредитование действует иначе. Да, оно снижает риски конкретного производителя, но в реальности – за счет того, что банк перераспределяет риски по всей экономической системе, т. е. – поддерживает более слабых за счет более успешных субъектов экономической деятельности.

Это не считая того, что банк еще должен гарантировать себе получение прибыли.

Вспоминая модель производственной цепочки из предыдущих глав, можно сказать, что банк, кредитуя самое слабое звено в этой цепочке, перераспределяет прибыль вдоль нее (и между другими цепочками) и тем самым выступает инструментом, обеспечивающим механизм совершенной конкуренции. Или, иначе, он снижает риски для этого самого слабого звена, увеличивая их (путем снижения прибыли) для более сильных звеньев.

Если мы сравним деятельность всей банковской системы (отвлекаясь от того, что она может состоять из слабо связанных, а то и конкурентных элементов), скажем, с системой государственного планирования в социалистических странах, то увидим, что работают они очень похоже (работа Госплана, кстати, тоже стоила денег, которые извлекались из общей прибыли системы). Во всяком случае, до тех пор, пока не появилась Федеральная резервная система, которая снижала риски уже банковской системы за счет эмиссии. А эмиссия, как мы уже отмечали в главе, посвященной второму ПЭК-кризису, неминуемо перераспределяет собственность, т. е. право на доход, методами, которые никак не связаны с хозяйственным механизмом.