Ее заветное желание - Лесия Корнуолл

Он наткнулся на объемистый сверток. Распустил узлы и развернул его. Это оказался китель, который был на нем во время боя. Стивен испытал мгновенный ужас, когда взял его в руки. Алое сукно все было в грязи, в глине и запекшейся крови. Желтую окантовку скрывала бурая корка. Левый рукав располосовали от обшлага до воротника – только таким образом его смогли раздеть и не потревожить размозженную конечность. При виде кителя у него снова заныла левая рука.

Стивен перевернул китель, дотронулся до опаленных по краям дыр от пуль на спине. Если он сейчас наденет его, то отверстия четко совпадут со шрамами на его теле. Неужели его настолько тяжело ранило?

У него пересохло во рту. Это был китель покойника.

Он провел пальцами по окантовке, по тусклым пуговицам, по изодранным галунам и попытался вспомнить само сражение, до того момента, как это случилось. Нервно сглотнув, Стивен сунул руку во внутренний карман. Он тогда спрятал сюда маргаритку, которую дала ему Дельфина, положил рядом с распиской Питера Родейла. И помнил это совершенно точно.

Карман оказался пуст. Ни расписки, ни лепестка от маргаритки.

Сердце тревожно забилось. Стивен проверил другой карман, где у него на каждом сражении лежали часы и небольшой мешочек с монетами на тот случай, если вдруг по окончании боя он окажется далеко от места расквартирования. Но Николас сказал, что Элинор Фэрли нашла их и убрала. Теперь они лежали здесь, в сундуке. Он снова ощупал карманы, снова осмотрел содержимое сундука, но ничего не нашел.

Сдвинув брови, Стивен задумался. Мародеры забрали бы его часы в первую очередь, затем срезали бы пуговицы и галуны, а уж потом стянули бы сапоги. Возможно, их спугнули.

Он закрыл глаза. И мысленно увидел лицо этого негодяя, Питера Родейла, тогда, в ночь перед сражением. Но даже Питер Родейл не смог бы опуститься до того, чтобы обобрать раненого однополчанина на поле боя. Или все-таки смог? Расписка стоила нескольких тысяч фунтов. Стивен тогда еще пригрозил ему… Память возвращалась с трудом. Он потер глаза. Место расписки – в его кармане. Это он помнил совершенно точно.

Стивен снова посмотрел на проклятый китель. Он должен был умереть, но выжил, и если бы не ранение, то отправился бы к Фэрли, чтобы доложить…

– Нет! – прошептал Стивен в ужасе. – Даже Родейл не посмел бы…

Он уронил китель, потому что вспомнил все. Они стояли в квартире Гринфилда, Родейл держал в руках фляжку. Стивен похолодел. Ему предъявили обвинение, то самое, которое он собирался бросить в лицо Родейлу, – в воровстве. Это просто совпадение или память его подводит? Стивен знал одно: он никогда и ничего не воровал. Но Родейл… Майор выругался. Он смог бы доказать свою невиновность, если бы не обвинения в воровстве и нарушении воинского долга. Получалось так, что для него трусость – лишь одно из преступлений в целой цепочке. Неужели Родейл оказался настолько умен? Если да, то он станет свидетелем того, как Стивен лишится всего. Сердце гулко забилось. Он вскочил, закинул китель в сундук, захлопнул крышку. Он должен все рассказать Николасу. Объяснить ему. Стивен закрыл глаза. Что тут объяснять? Расписка отсутствует. Однополчане поверили в то, что он вор и трус. У них есть свидетельства, подписанное заявление, и они не сомневаются в их истинности. Оставалось только вынести ему приговор.

Дельфина собралась этим же вечером написать письмо матери с отказом участвовать в домашнем приеме. Она не может разгуливать среди гостей, флиртовать, чего ждал от нее отец. Она не в силах очаровывать поклонников, созванных матерью, мужчин, которые рассчитывают выиграть, как приз, огромное приданое, обещанное графом, и скачок в политической карьере. Эйнзли, ее отец, по слухам, мог в один прекрасный день стать премьер-министром.

Но самое главное – не важно, насколько обходителен, мил и хорош собой виконт Дерлинг, – она не собирается ни встречаться с ним, ни тем более отдавать свою руку. Ее сердце занято.

Ей нужен Стивен.

Родителей ждет потрясение от ее решения, они будут негодовать на это неожиданное проявление упрямства, на стремление к независимости. Они придут в ужас от того, что она влюбилась в слепого да еще обвиняемого в тяжелых преступлениях.

Значит, лучше начать с какого-нибудь маленького шажка: например, отказаться присутствовать на приеме. Как только одно потрясение уляжется, она постепенно приготовит их к признанию, что влюблена, а уж потом, набравшись храбрости, упомянет Стивена в присутствии отца. Мать согласится с тем, что ее дочь сама сделала выбор и не отступится от него.

В ее плане имелись изъяны. Умоляй – не умоляй, Эйнзли никогда не согласится принять Стивена, если его объявят трусом. Лучше какой-нибудь виг, но не трус! Стивен – кандидатура, неприемлемая для лорда, который метит на высший политические пост. Такой зять разрушит все его надежды. Как любящий отец, Эйнзли всеми силами будет противостоять этому браку. Дельфина же будет настаивать на своем. Ей придется как-то объяснить родителям, что она не обретет счастья ни с кем, кроме Стивена. Она до конца жизни готова жить с ним в хижине.

Конечно, Стивен не сделал ей предложение. Пока не сделал! И Дельфина понимала почему. Он предпочитает встретить удар судьбы в одиночестве. Это было благородство, а не трусость. Из-за этого Дельфина любила его еще сильнее. Он никогда не обманет ее, не подаст призрачной надежды. Она взялась за перо.

«Дорогая мамочка!»

Дельфина покусала кончик пера и прикинула, что написать дальше, как сформулировать то, что наверняка разобьет матери сердце. Ее – леди Дельфину Сент-Джеймс – знали как девушку остроумную, способную в любой ситуации найти нужные слова. Сейчас она не знала, как выразить простую мысль: «Я всем сердцем люблю Стивена Айвза».

По крайней мере это правда, но как изложить ее мягко и дипломатично? Вот Стивен знал бы, что написать, он ведь дипломат. Она посмотрела в окно. Пейзаж изменился, лето заканчивалось, стояли последние длинные теплые дни.

В дверь постучали, вошла горничная.

– Меня прислал лорд Стивен, чтобы узнать, пойдете ли вы с ним на прогулку в парк, миледи. Сказать, что вы заняты – пишете письмо?

Заволновавшись, Дельфина отбросила перо.

– Нет, я сейчас сойду вниз.

Она оглядела себя в зеркало, пощипала щеки и поправила платье. Потом подумала, не стоит ли переодеться. Впрочем, это было совсем не важно. Он ведь не мог видеть ее. Натяни она на себя мешок, ему было бы все равно. Нашла шаль, мягкую на ощупь, перекинула через руку, а потом еще раз надушилась за ушами. Письмо матери было забыто, и она заторопилась вниз по лестнице.

Выходя из дома, она взяла Стивена за руку. От его близости сердце наполнилось радостью. Николас не одобрил бы ее поступка, но теперь ей было все равно, что подумает он или кто-то другой. Она любит Стивена и собиралась ему в этом признаться. Дельфина задыхалась, голова кружилась.