Филарет – Патриарх Московский (книга вторая) - Михаил Васильевич Шелест

значит: «тогда конечно»? Ты что, Фёдор⁈ Я же царь! Ну, тогда был князем, да, но великим, мать их так! Великим Князем! Да, и несмышлёный я был! Что я знал? А они меня на улицу, в толпу побиральщиков, суки!

— Суки — однозначно, государь, — согласился «советник». — Это я про собачку твою, что понятно, к чему Макарий тогда прицепился. Ты же знаешь, как он чтит канон и обряд, прости Господи.

— Да! Точно — он! Даниила не мог бы. Ты прав… И мне говорили, что он матушку любил.

Иван Васильевич почесал бороду.

— И чего я на него взъелся. Сколько лет обвинял, напраслину на него возводил. Надо покаяться, замолить грех. Эх, и что ты Федюня уже не митрополит? Может тебя в монастырь упечь?

— Ага… В женский… Садовником, — пошутил «попаданец», вспомнив «Декамерона» Бокачо.

— А, что? Пойдёшь? — «обрадовался» государь. — Тут в Кремле много монастырей.

— В ваших монастырях не забалуешь, это тебе не у католиков. Оскопят ещё. Я уж тут как-нибудь… Только-только тягу к женскому телу почувствовал и тут ты в монастырь меня хочешь упечь.

Царь хмыкнул.

— Не хочу. Хотел бы, упёк.

— С десяти лет отрокам в монахи можно записываться, а мне ещё только девять.

Царь в удивлении шире раскрыл глаза, потом понимающе улыбнулся.

— Так, то — по метрикам. Не переписал их ещё?

— Переписал.

* * *

Фёдор не стал рассказывать царю, как он сначала убеждал церковного служку, что та запись в книге 1552 года, это его метрика. Долго дьякон ничего понять не хотел, ссылаясь на ближние записи и на внешний вид Фёдора. Пролистали несколько книг назад и в книге 1543 года нашли Филарета, рождённого от Варвары Ховриной и Никиты Захарьева сына Романова. Тот Филарет Захарьин был записан мёртвым через двадцать три дня после своего крещения. На такой «подарок» Фёдор и рассчитывал, но удивился совпадению имён. Он знал, что его отец женился на Варваре Ховриной, когда ей только исполнилось пятнадцать лет, и не мог себе представить, что он, Фёдор, был у них первенцем. Так и оказалось. Причём, в период с 1543 по 1552 его отец и мать родили ещё и пятерых девочек, тоже, к сожалению, скончавшихся вскоре после рождения. Сын Филарет, рождённый в 1543 году, и был первенцем.

Служка почесал бороду, вычеркнул в книге слово «умер», начал выписывать «попаданцу» новую метрику с именем Филарет, но «попаданец» воспротивился. Он знал, что при постриге у монаха имя меняется, а он не хотел так кардинально изменять историю. Вдруг, всё же, ему представиться стать патриархом, а имя будет другое.

— Ты чего? — спросил, сдерживая руку служке, Фёдор. — Как я сейчас людям представляться стану. Фёдором меня сколько лет кличат.

Служка сильно удивился.

— Бери себе какое хочешь имя, многие так делают. Мало ли, какое имя дано при крещении.

— Ну, ты, дьякон, и нехристь! — «наехал» на него тогда Фёдор. — Языческие порядки, — иметь много имён. Ты к чему меня совращаешь, дьякон? Перепутали в книгах, исправляй. Родители мои не могли попутать. Что они батюшке сказали при моём крещении, так меня и крестили. А что вы тут понаписали спьяну, сами разбирайте. И в моей метрике написано — Фёдор. Вот и пиши Фёдор, или я до Макария дойду. Мы с ним у государя часто бражничаем.

Служка и написал. Теперь Фёдору официально было восемнадцать лет. Он показал новую метрику отцу. Никита Романович перекрестился и, сказав: «Так будет лучше», перекрестил и сына.

* * *

— Ну и ладно, что исправил. Что ещё хорошего или плохого в Москве твориться?

— Торговые гости бузят. Хотят тебе челом бить, чтобы забрал ты все поборы в казну. Жалуются, что обирают их на торговых путях все кому не лень. Дескать, в каждом городе, на каждом мосту, стоят посты и грабят торговцев. Не хотят торговать с Москвой.

— Как это «все поборы»? — удивился царь. — А городки с чего жить и строится будут?

— Пусть обирают тех, кто у них торгует.

— Это мало! — махнул рукой царь.

— Да оттого и мало, государь, что пока товар до города доедет, он обрастает, как собака клещами-кровопийцами, поборами. Пусть с продажной цены налог берут. Чем выше цену задерёт купец, тем больше налог заплатит. Вот и подумает он, задирать ли?

— Обманут! — скривился царь.

— Так, то не твоя забота, государь. Пусть наместники да земщина следят за ценами и налогами.

Царь почесал затылок.

— Налог на мосты и дороги убрать. Пусть с общих денег берут. Так же и мастеров, артели обложить налогами по месту обитания. Причём, я одну хитрость придумал, государь.

— Какую?

— Ты в Москве введи малый налог, а некоторых вообще освободи. Хотя б на несколько лет, пока не разовьются. Вот мастера к нам и поедут. Мы бы тут город мастеров поставили.

— Тоже мне — хитрость. Ещё дед мой так делал.

— Хорошо! Традиции, значит. Немецкую сторону перенесли бы куда-нибудь в другое место, а тут по реке как раз места для мастеров. Лесопильню мою увидишь закачаешься. Бревно сразу на доски разной толщины распускает. Дозволишь мне Москва-реку перекрыть плотиной?

Царь хмыкнул и дёрнул головой.

— Вот ты неуёмный! Тебе всё мало и мало.

— Да ты посмотришь, государь, что тут через пару лет будет. У меня уже с десяток наёмных немцев работают.

— Не боишься, что они твои секреты выведают?

Фёдор вздохнул.

— Не боюсь, государь. Эти секреты в неметчине уже давно в работе. Я лес у нас. Кстати, надо ввести в структуру государевой казны лесничий приказ. Пусть лесами ведают. Выдают порубочные билеты на местах, следят, чтобы рубщики вместо срубленных два деревца садили. Сами пусть сажают.

— Деревья? Сажать? Зачем? Лес сам растёт.

Фёдор повёл рукой вокруг своего замка.

— И где тот лес? — спросил он. — Скоро топить не чем будет. Ты бы в Европе посмотрел. В Париже и Риме вообще нет деревьев в округе.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил царь.

— Я знаю, государь, что так будет, если не начать заботится уже сейчас. Вот ты видел дубы в Воронеже. Сколько им лет, ты думаешь?

Иван Васильевич пожал плечами.

— Трудно сказать. А ты знаешь?

— А вот посмотри на пенёк и увидишь кольца. Посчитай и узнаешь сколько дереву