Столица для поводыря - Андрей Дай

В общем, не сомневался, что договоренность об аренде обширных наделов будет достигнута. И после недолгого размышления даже решил, что из запасного этот вариант нужно перевести в основной. Поселив хотя бы часть – вполне, впрочем, существенную – голштинцев среди старожильцев, гораздо легче добиться скорейшей их ассимиляции. А огромные, по сорок – шестьдесят десятин, наделы станут отличным трамплином для трудолюбивых переселенцев. И замечательной рекламой для российских крестьян.

С проснувшимся Чайковским попили чаю, а потом расставили объекты по карте. Заводы поставили на маленькой речушке Тундушке близ деревни Тундальской. Это несколько в стороне от Иркутского тракта, но тем не менее туда наличествовала вполне неплохая дорога, накатанная работниками многочисленных приисков по Китату. От каторжного острога и железорудных копей до заводов оставалось всего что-то около тридцати верст. Причем только пять из них – по сильно пересеченной местности. Остальные – под уклон, по сравнительно ровному склону. Илья Петрович даже предложил пускать вагонетки самоходом, а поднимать пустые – уже лошадьми. Перепад достигал тридцати метров, и, по словам генерала, этого вполне достаточно. Мне идея понравилась, так что пусть строит.

Кроме того, выбранная площадка позволяла не слишком сильно загибать к югу будущую линию железной дороги. А для первой очереди, от Томска до Мариинска или даже до Ачинска, каждая лишняя верста – прямо нож в сердце.

Через неделю редко какой из извозчиков брался куда-либо ехать дешевле, чем за два рубля в сутки. В путь тронулись мастеровые, две роты солдат и двести каторжников. С вещами, запасами пищи и строительными инструментами. Вернувшийся из краткой рекогносцировки к берегам Оби Антон Иванович Штукенберг застал уже окончательно опустевший Томск.

Я как раз занимался бухгалтерией. С момента возвращения из Санкт-Петербурга стал тщательно фиксировать долговые обязательства, которые в силу отсутствия наличных выписывал. Деньги тянули все. На строительство порта и здание для нашего с Асташевыми и Сидоровым банка. На расширение стекольного завода. На технические лаборатории, которыми, на счастье, всерьез занялся Менделеев, освободив меня хоть от этого груза. На устройство угольных копей, жилищ будущих шахтеров, пропитания и дороги ко всему этому. На разведку золотоносных ручьев в совместном с Цыбульским предприятии. Потом пришла пора делать учредительский взнос в банк – удалось арендовать особняк и, что называется, разрезать ленточку.

Деньги у меня были. По местным меркам – много. Никак не меньше шестисот тысяч рублей серебром. Только хранились они в Госбанке в столице, а томский филиал должен был открыться только осенью, после того как здание с надежными хранилищами будет достроено. В конце лета должен прибыть титулярный советник князь Владимир Николаевич Кекуатов, назначенный управлять томским отделением. Естественно, весь остальной персонал, кроме уборщиков с дворниками, он должен был привезти с собой. Так что оставалось продержаться совсем немного.

Пока же город наполнялся бумажками с витиеватыми автографами. Мои векселя учитывались, и под их обеспечение выписывались другие – на меньшие суммы, которые шли в оплату труда работников. Те снова делили долги на части и оплачивали ими покупки в лавках. И так до бесконечности, пока вся эта макулатура не будет обменяна на настоящие хрустящие ассигнации Государственного банка Российской империи.

Благо местным обывателям было не привыкать большую часть дел вести в долг. Кое-кто даже умудрялся заработать, разменивая векселя не слишком авторитетных купцов на те, что вышли из-под пера торговцев, известных своей порядочностью.

Потом денег хватать перестало. Снова и снова я пересчитывал столбики цифр, и каждый раз убеждался, что уже даже слегка перепрыгнул виртуальную планку в шестьсот тысяч. И что самое печальное – при наверняка успешно работавшей в пригороде столицы фабрике канцтоваров о своих доходах я мог только догадываться. Отец писал редко – он все еще пребывал в Верном, присматривая за медленно и трудно поправляющимся Морицем. И по понятной причине больше не радовал меня сведениями об увеличении счета.

У Васьки Гилева, весьма успешно торговавшего товарами, вывезенными за лето из Кош-Агача, было немного моих денег – доля с «подпольного» серебряного рудника, но он даже в письмах писать о величине суммы побаивался. Казна многое может простить, но только не самовольную добычу и вывоз за границу драгоценных металлов. Сам бийский купец в Томск пока не собирался – занимался пуском суконной мануфактуры и приказчикам большие деньги не доверял. Остальные же мои проекты средства из меня только тянули, обещая прибыли в светлом будущем.

В итоге, когда потребовался очередной платеж, я рассудил, что за конец зимы и весну канцелярия принесла мне никак не меньше пятидесяти тысяч. И выписал очередное обязательство – нужно было срочно выкупить доставленное в Томск продовольствие для датчан. Понятно, что рано или поздно принц Ольденбургский мне эти траты компенсирует, но в долги влезать оказалось неприятно.

После подумал, что к осени, когда Госбанк откроется и мне станет известно состояние счета, папочки-скоросшиватели и скрепки с кнопками еще тысяч хоть сорок, но принесут, и решительно подмахнул очередной вексель.

Потом сгорел один из застрахованных в моем страховом обществе дом, и понадобились деньги на выплату погорельцам. Я уже не сомневался. Неужели мой собственный, хоть и на треть, банк откажет в кредите?

Была у меня мысль, как обеспечить этот самый заем в Томском промышленном банке. Но прежде нужно было хоть примерно знать, сколько именно монеток мне бийский купец в клювике готов принести. С одной стороны, и деньги нужны ужас как, с другой – и поучаствовать в деятельности Гилева хотелось.

Василий Алексеевич меня не забывал. Письма я с двухнедельной периодичностью от него получал. Знал, что в этот сезон невероятно обогатившийся торговец в Чуйскую степь сам не поехал. Приказчиков отправил. Дело разрасталось и требовало присутствия главы торгового дома в «штабе». Весной еще в одном из посланий хвастался, что только в Ирбите наторговал на шестьсот тысяч. Причем шерсть вообще себе оставил как сырье для шерстяных тканей. А чай и искусно выделанную китайскую посуду в Томск для перепродажи отправил.

Вот и думай как хочешь. Что из этих товаров на наше общее, уворованное из недр империи, серебро закуплено, а что на деньги Гилева. Мне ведь чужого-то не нужно. Мне и так каждый пятый рубль с общих дел шел. Но хотелось думать, что из тех, ирбитских, шестисот хотя бы сто тысяч – точно мои.

Ну, может быть, чуть меньше. Я Василия попросил присматривать за моей медицинской научно-исследовательской лабораторией, которая окружной больницей официально называется. Чтобы у господина Дионисия Михайловича Михайловского ни в чем нужды не было.

Тут позволю себе еще одно отступление, раз уж речь о медицине зашла.

Я уже, кажется, говорил, что Стоцкий навел порядок в пересыльном остроге. Наладил учет и распределение арестантов и ссыльнопоселенцев. Завел картотеку. Выяснил, кто какими талантами обладает. Молодец, нечего сказать! Я уже Дюгамелю и представление на повышение Фелициана Игнатьевича в чине отправил.