Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник) - Эдвард Сент-Обин

— Точно. Ничего существенного, — ответил Патрик.

— Не помню, чтобы твоей отец когда-нибудь терял аппетит, — сказал Джордж.

— Да, это единственное, в чем он отличался завидной надежностью.

— О, я бы не говорил столь категорично, — запротестовал Джордж. — Он был прекрасным пианистом. Ночи напролет не давал спать, — объяснил он остальным, — наигрывая самые волшебные мелодии.

«Пастиши, пародии, и руки переплетались, словно старые виноградные лозы», — подумал Патрик, а вслух сказал:

— Да, за инструментом он производил сильное впечатление.

— И за разговором, — добавил Джордж.

— Смотря что называть сильным впечатлением. Некоторые, говорят, не любят, когда им грубят без остановки.

— Кто эти люди? — спросил Том, озираясь в притворной тревоге.

— Надо признать, — сказал Джордж, — раз или два я попросил его быть не таким резким.

— А он? — спросил Баллантайн, выпячивая подбородок, чтобы высвободить шею из тугого воротничка.

— Послал меня, — буркнул Джордж.

— Надо же, — сказал Баллантайн, видя возможность проявить мудрость и дипломатичность. — Знаете, люди спорят по самым дурацким поводам. Представляете, я весь уик-энд уговаривал жену пообедать в «Мортимере», когда вернемся в Нью-Йорк. «Я уже слишком намортимерилась, — говорила она, — нельзя ли пойти куда-нибудь еще?» Разумеется, она не могла сказать, куда именно.

— Разумеется, не могла, — заметил Том, — она пятнадцать лет ходит только в этот ресторан.

— «Намортимерилась», — повторил Баллантайн. Возмущение в его голосе мешалось с гордостью, что он женат на такой оригиналке.

Принесли омара, копченую семгу, крабовый салат и «Буллшот». Патрик жадно поднес к губам стакан и замер. Из мутной жидкости громко, как с живодерни, неслось истерическое коровье мычание.

— К черту, — пробормотал он, отпивая большой глоток.

И почти сразу был наказан за свою дерзость ощущением, будто по стенке желудка стучит изнутри копыто. Ему вспомнилось, как в восемнадцать лет он написал отцу из психиатрической больницы, пытаясь объяснить, как туда попал, и получил в ответ короткую записку. Она была на итальянском, которого отец точно не знал, и после некоторых изысканий оказалась цитатой из Дантова «Ада»: «Подумайте о том, чьи вы сыны: / Вы созданы не для животной доли, / Но к доблести и к знанью рождены»{95}.

То, что тогда показалось издевательством, обрело новую значимость теперь, когда Патрик слышал вой скота и вроде бы даже снова ощутил удар копытом изнутри желудка.

Сердце стучало быстрее, на коже опять выступил пот, и стало ясно, что сейчас его стошнит.

— Извините, — сказал он, резко вставая.

— Что такое, мой дорогой? — спросил Джордж.

— Мне нехорошо.

— Может быть, тебе надо показаться врачу.

— У меня лучший врач в Нью-Йорке, — объявил Баллантайн. — Просто скажите, что вы от меня…

Из желудка едкой волной поднялась желчь. Патрик сглотнул ее и, не поблагодарив Баллантайна за доброту, выбежал из обеденной залы.

На лестнице ему пришлось сглотнуть новую порцию рвоты. Время поджимало. Тошнота накатывала, все ускоряясь. Голова шла кругом, зрение мутилось из-за слез, так что в коридоре Патрик сбил плечом охотничий офорт. К тому времени как он вбежал в прохладное мраморное убежище, щеки у него раздулись, как у трубача. Член клуба, разглядывавший себя с пылом, приберегаемым для зеркал, вскоре обнаружил, что его не просто потревожили — нет, рядом с ним собираются блевать.

Патрик, поняв, что до кабинки не добежит, согнулся над раковиной, одновременно включая воду.

— Господи, — проговорил член клуба, — это надо было делать в туалете.

— Поздно, — ответил Патрик и сблевал снова.

— Господи!.. — повторил член клуба, поспешно выходя.

Патрик узнал остатки вчерашнего ужина. Желудок опустел, значит дальше предстояло блевать желчью — самый отвратительный аспект тошноты.

Чтобы рвота ушла быстрее, он повертел пальцем в сливном отверстии, а другой рукой открыл кран на полную мощность. Ему отчаянно хотелось укрыться в кабинке до следующего приступа. Бросив не до конца очищенную раковину, Патрик, шатаясь, добрел до кабинки красного дерева и, едва успев задвинуть бронзовый шпингалет, в бесплодных позывах согнулся над унитазом. Он не мог ни вздохнуть, ни сглотнуть, хуже того — вызвать рвоту теперь было не легче, чем минуты назад — ее сдержать. Наконец, когда Патрик уже думал, что сейчас лишится сознания от нехватки воздуха, ему удалось выдавить каплю той самой кислой желчи, появления которой он с ужасом ожидал.

Он, выругавшись, сполз по стене. Уж сколько раз в жизни его тошнило, а привыкнуть к этому он по-прежнему не мог.

Все еще не в силах прийти в себя после того, как чуть не задохнулся, Патрик достал сигарету и выкурил ее через кислую слизь, покрывавшую рот. Теперь вопрос был, конечно же, принять ли героина, чтобы успокоиться. Однако существовал риск, что тошнота усилится.

Патрик вытер потные руки, осторожно раскрыл на коленях пакетик героина, обмакнул мизинец в порошок и вдохнул обеими ноздрями. Никаких неприятных симптомов не последовало, и он повторил процедуру.

Наконец-то покой. Патрик закрыл глаза и вздохнул. Остальные могут идти в жопу. Он к ним не вернется. Просто сложит крылья и (тут он нюхнул еще раз) отдохнет. Где он принимает героин — там его дом, и чаще всего это бывает чужой сортир.

Патрик страшно устал. Ему необходимо было поспать. Поспать. Сложить крылья. Но что, если Джордж и остальные отправят кого-нибудь его искать и этот кто-то, увидев заблеванную раковину, начнет молотить в дверь кабинки? Неужто и здесь нет покоя и отдыха? Разумеется, нет. Что за нелепый вопрос.

11

— Я пришел за останками Дэвида Мелроуза, — объявил Патрик улыбчивому молодому человеку с массивным подбородком и копной блестящих каштановых волос.

— Мистер… Дэвид… Мелроуз… — пробормотал тот, листая кожаный гроссбух.

Патрик перегнулся через стойку регистрации, более похожую на церковную кафедру, и увидел рядом с гроссбухом дешевую тетрадку, подписанную: «Почти умершие». В такой список приятно попасть: может, сразу попросить, чтобы его вписали?

Бегство из клуба «Ключ» приятно взбудоражило нервы. Час Патрик проспал в туалете, проснулся бодрый, но без всякого желания общаться с Джорджем и остальными. Проскочив мимо портье, как воришка, он забежал в бар за углом, а оттуда дошел пешком до похоронного бюро. Позже надо будет объясниться с Джорджем. Все его контакты с живыми людьми заканчивались тем, что он извинялся и врал либо думал, что надо бы извиниться и что-нибудь наврать.