Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам - Эдуард Филатьев

Маяковский читал своего «Ленина» в Кремле – на квартирах проживавших там Валериана Владимировича Куйбышева и Анатолия Васильевича Луначарского. О том, как проходила вторая читка, рассказала Наталья Розенель, жена наркома. Обратим внимание, кого привёл с собой поэт! С ним был и идеолог махновщины Иуда Рощин-Гроссман, и финансовый директор РОСТА Лев Гринкруг, и Борис Малкин, собиравший от имени первого советского правительства петроградских интеллигентов в Смольном в ноябре 1917-го (Наталья Розенель перечислила не всех):

«Встреча была назначена на одиннадцать часов вечера…

С ним пришла довольно большая компания: Сергей Третьяков, Гроссман-Рощин, Л.Ю. и О. М. Брики, Малкин, Штеренберг и ещё несколько человек…

Все уселись тесным кружком.

Ленин… Его ранюю смерть Луначарский пережил так недавно, всего весемь месяцев назад. Я следила за лицом Анатолия Васильевича, и во время чтения строк о плачущих большевиках я увидела, как вдруг запотели стёкла пенсне Анатолия Васильевича.

Когда чтение Маяковского кончилось, наступило минутное молчание, которое для автора бывает более ценным, чем любые овации…

И вдруг сверху, с галереи, раздались бурные аплодисменты и возгласы: «Спасибо! Спасибо, Владимир Владимирович!» Оказалось, что у моей младшей сестры, в её комнате на антресолях собралась театральная молодёжь. Они тихонько пробрались на галерею и, затаив дыхание, слушали, а затем, увлёкшись, выдали своё присутствие аплодисментами.

Это вторжение незваных слушателей, такое непосредственное и искреннее, произвело на всех, особенно на Маяковского, самое хорошее впечатление. Он поднялся по лесенке на галерею и за руки притащил «зайцев» вниз».

О читке в более массовой аудитории – в Коммунистическом университете имени Свердлова – в воспоминаниях Луэллы Краснощёковой:

«На первое чтение «Ленина» в институте имени Свердлова Володя взял меня. Я помню небольшой зал-амфитеатр, напряжённую внимательность аудитории и совершенно необычную для выступления Маяковского «учебную» тишину. Успех был необычайный. После тишины, при которой он читал, был взрыв аплодисментов и восторженный шум».

18 октября поэма читалась в московском Доме печати. Корнелий Зелинский:

«В эти дни в Доме печати происходила какая-то конференция редакторов и секретарей губернских и уездных газет…

На помосте стоял один небольшой стол со стаканом воды, рядом – стул…

Маяковский вышел с трубкой своей рукописи в руках, сел на стул. Разложил машинописную рукопись на столе, строго, без улыбки, посмотрел в глаза собравшимся, ожидая, когда всё стихнет.

Большинство сидевших в зале были коммунисты, к тому же люди, приехавшие с будничной партийной работы из далёких уголков России. Большинство впервые видело Маяковского, хотя, конечно, все слышали о нём.

Маяковский без какого-либо предисловия, как только утихомирился зал, раздельно и спокойно прочёл название: «Владимир Ильич Ленин». И потом, после маленькой паузы, сильно и смело:

– Российской Коммунистической партии посвящаю».

Тогда совсем ещё молодой журналист Анатолий Гудимов, тоже оказавшийся слушателем поэта, написал:

«Стояла необыкновенно мягкая для второй половины октября 1924 г. погода, окна концертного зала Дома Печати были распахнуты настежь, и в зал то и дело врывался грохот проходившего по бульвару трамвая. Он на мгновение приглушал гудящий, как набат, голос Маяковского, в первый раз читавшего свою поэму «В. И. Ленин»».

Корнелий Зелинский:

«Начальные строки поэмы Маяковский произнёс в тоне эпически-летописного сказания: «Время – начинаю про Ленина рассказ». Но потом эпическая интонация сменилась интонацией личной, лирической, выдающей глубоко запрятанное переживание. Это был рассказ поэта о том, как он, поэт, относится к Ленину, как он его понимает, и что Ленин значил в жизни Маяковского.

И я увидел, как вот это личное признание, почти страница из дневника, сразу приковало внимание аудитории».

Анатолий Гудимов:

«Зал был полон. На стульях и в креслах сидели по двое, по трое, стояли в проходах, у стен. И всё же, когда по рядам чуть слышно прошелестело: «Рейснер!» – и в зал вошла молодая красивая женщина, люди расступились, образовав узенький коридорчик. Она прошла по нему и остановилась около меня, быстро окинула взглядом зал, ища свободное место или знакомых, затем оглянулась, присела на подлокотник моего деревянного кресла. Я хотел встать и уступить ей место, но она прижала меня рукой, не давая подняться, и спросила:

– Давно?

– Только начал, – застенчиво буркнул я.

Сердце моё разрывалось от счастья, я слышал поэта, и рядом со мной сидела женщина, журналистка, вся жизнь которой для меня, рабкора, имевшего на своём счету три заметки в «Правде», была предметом затаённой зависти».

Корнелий Зелинский:

«Вся средняя часть поэмы, в которой Маяковский рисует Ленина на фоне истории рабочего движения, слушалось более затруднённо. Некоторые просили Маяковского читать помедленнее…

Горячими, искренними аплодисментами покрыли слушатели заключительные строки поэмы.

Маяковский отошёл к столику и тут же чуть дрожащими руками стал разбирать обычную груду записок. Против своего обыкновения он не отвечал на них. Но выудил одну, по-видимому, наиболее его задевшую и пробасил:

– Вот тут один товарищ спрашивает, почему я написал в стихах политграмоту. Отвечаю: для науки тем, кто политграмоте до сих пор не выучился.

В зале раздались возмущённые голоса:

– Что это за хамство так спрашивать и т. п.?

Но Маяковский остановил своих эмоциональных защитников, сказав, что вопрос вполне законный. Он сам, когда писал, всё время думал о том, чтобы не впасть в голую публицистику. Поэзия есть поэзия:

– Я эту поэму писал, оставаясь поэтом. Очень было трудно, товарищи, – сказал Маяковский редакторам тоном человека, словно объясняющего своё теперешнее состояние».

21 октября происходила читка партийному активу Москвы в Красном зале МК РКП(б). Газета «Рабочая Москва» на следующий день написала:

«Поэма была встречена дружными аплодисментами всего зала. В открывшихся прениях ряд товарищей указывал на недостаточную популярность поэмы для широких народных масс, указывалось на излишнюю публицистичность поэмы, на слабость отдельных глав, в частности, пролога. Ряд товарищей говорил, что это сильнейшее из того, что написано о Ленине. Огромное большинство выступавших сошлось на одном, что поэма вполне наша, что своей поэмой Маяковский сделал большое пролетарское дело.