Собиратель реликвий - Кристофер Тейлор Бакли

– Свежего воздуха! Побольше воздуха! – воскликнул Карл.

Один из иподьяконов распахнул балконную дверь, впуская живительный бриз. Все немедленно сморщили носы – многотысячная толпа паломников на площади под балконом источала едкие миазмы.

– Фу! – Герцог Карл поднес к ноздрям коробочку с ароматической смесью. – Благовоний, срочно благовоний!

Слуги поспешно внесли две огромные жаровни, наполненные тлеющими углями, и установили по обе стороны алтаря. Из большого серебряного ларца с позолотой иподьякон зачерпнул благовония и высыпал их на угли. К потолку взметнулись клубы дыма, наполняя капеллу тяжелым, но не лишенным приятности ароматом.

– Так гораздо лучше, – сказал герцог Карл. – Мы любим наших паломников, но уж больно они… благоуханные. Я предпочитаю смирну. А теперь…

Он выудил из складок плаща большой ключ. Архидьякон достал второй. Из ризницы вышли два епископа в митрах и церемонно представили свои ключи. Как ни прискорбно, Дисмасу пришлось расстаться с мыслью о том, чтобы выкрасть четыре ключа у четырех человек.

Архидьякон принял ключи, подошел к алтарю и преклонил колено. Потом он обошел алтарь кругом и скрылся за дарохранительницей. Оттуда донеслись звуки отпираемых замков и скрип тяжелой железной решетки, за которой хранилась плащаница.

Карл возобновил повествование:

– В тысяча пятьсот девятом году от Рождества Христова герцогиня Маргарита заказала великолепнейший ковчег у фламандского ювелира Ливена ван Латема. – (Из-за алтаря выступил архидьякон с серебряным ларцом, переливающимся драгоценными камнями.) – Негоже упоминать сумму, в которую нам обошелся ковчег, – с улыбкой продолжал герцог, – однако мы бессильны побороть искушение. Да будет вам известно, что ковчег для святой плащаницы стоил нам двенадцати тысяч золотых экю!

Царственные особы понимающе закивали: цена была воистину царской. Дисмас прикинул, что это примерно половина суммы, которую Альбрехт занял у Фуггера, чтобы приобрести кардинальскую шапку.

– Несомненно, герцогиня Маргарита совершила доброе деяние, пожертвовав ковчег капелле, – продолжал Карл, – однако, будучи смекалистой особой, испросила взамен, чтобы ежедневно, до скончания веков, в капелле служили поминальные мессы о спасении души ее мужа Филиберта, герцога Савойского, и о спасении души самой герцогини. Ну не ловко ли?! Я и сам подумываю пожертвовать что-нибудь капелле, чтобы и за меня служили мессы до скончания веков. Видит Бог, мне это не помешает. А теперь…

По кивку герцога архидьякон поставил серебряный ларец на алтарь, откинул крышку и бережно притронулся к реликвии.

Плащаница была сложена прямоугольником размером в три фута на один. Пока архидьякон и епископы благоговейно расправляли складки полотна, Дисмас озабоченно считал развороты. Тридцать два.

– Помолимся же в молчании, – предложил герцог Карл.

Все склонили головы, за исключением Дисмаса – и Карафы.

– Ecce sindon! – провозгласил архидьякон. Се плащаница.

«К месту сказано», – подумал Дисмас. Иисуса после бичевания вывели на показ беснующейся толпе, и Понтий Пилат произнес «Се человек!», а не «Се царь иудейский!». Возможно, он хотел подчеркнуть, что жалкий, истекающий кровью страдалец на самом деле никакой не царь. Но замысел Пилата не сработал. Толпа продолжала требовать казни. Пилат разгневался и велел прибить к кресту, над головой Иисуса, табличку с язвительной надписью: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» – на трех языках: иврите, греческом и латинском.

Однажды, занимаясь поисками очередной плащаницы, Дисмас узнал, что, по словам святой Нины Грузинской, жившей в IV веке, плащаницу сохранила жена Пилата… Таких историй было великое множество. Он попытался вспомнить, как звали жену Пилата. Клавдия? Согласно преданию, она приняла христианство и впоследствии была причислена к лику святых. В Евангелии от Матфея она просит передать Пилату, что, согласно откровению, бывшему ей во сне, Иисус ни в чем не виновен. Кальпурнии, жене Цезаря, тоже было откровение во сне накануне убийства супруга. Похоже, все имперские римские жены страдали откровениями во сне. В общем-то, это неудивительно, поскольку они предавались неуемному чревоугодию на бесконечных пирах.

Присутствующие дружно ахнули. В голове у Дисмаса немедленно просветлело, словно после грозы.

– На фига нам эта треклятая плащаница? Двенадцать тысяч экю золотом?! Лучше стырить ящик.

– Кунрат, хоть мы больше и не монахи, ты все же попридержи язык, – вздохнул Дисмас. – Неужели ты не печешься о своей душе?

– Ты же сказал, что это подделка.

– Знаешь… Я не уверен. Может, подделка, а может, и нет. Как бы там ни было, не следует так о ней говорить.

– А дальше что? – спросила Магда.

В апартаментах собрались все, за исключением Дюрера, который отправился на приватную аудиенцию к герцогу Карлу.

– Я видел множество плащаниц, – продолжил Дисмас. – Однако же вот эта – особенная. По всем остальным с первого взгляда можно сказать, что они сделаны человеческими руками, а эта… Изображение едва заметно. Поначалу его не видно, а потом оно внезапно проступает перед глазами! Холст тонкой работы, плетение двойной елочкой, очень плотное. В Базеле мы с Дюрером купили такую же ткань. На холсте отпечаток тела в полный рост. Видно, что это высокий мужчина с продолговатым лицом и длинным, четко очерченным носом. Глаза закрыты. По словам герцога Карла, вблизи можно разглядеть отпечатки римских монет, положенных на веки. Но мы так близко не подходили. В местах пяти ран – кровавые пятна. На лбу кровавый след тернового венца. Руки, сложенные накрест, прикрывают пах. Заметно, что кровоточащие раны находятся не на ладонях, а на запястьях. Это исторически достоверно, потому что пробитые гвоздями ладони прорвались бы под весом распятого тела. Больше всего крови вокруг ран на ступнях. Далее, имеются следы крови от раны в боку, нанесенной копьем Лонгина Сотника. Несколько лет назад я приобрел это копье для Фридриха Саксонского. Рана находится под ребрами с правой стороны. Это также исторически достоверно. Римских солдат учили бить копьем в правый бок противника, так как щит в левой руке прикрывал тело слева. Потеки крови не алые, а оранжевато-коричневые, светлые, как пятна застарелой ржавчины. Само полотно цельное, примерно четырнадцать футов в длину и четыре в ширину. На одной половине отпечаток тела спереди, на другой – сзади, словно на ткань, расстеленную в длину, положили тело и свободным концом накрыли его с головы. И вот здесь возникает вопрос. В Святой земле я слышал от раввинов – еврейских священников, – что, по тогдашним обычаям, для головы покойника использовали отдельный отрез. Более того, в Евангелии от Иоанна прямо говорится о плате, оборачивающем голову погребенного Иисуса, тогда как плащаница представляет собой цельный саван. Какой вывод можно сделать? Никакого. На отпечатке спины отчетливо видны следы сотен ран. Бичевание было изуверским, потому что римляне вплетали в бичи кусочки свинца и осколки костей, которые распарывали плоть в клочья. Бичевание часто приводило к смерти осужденного, однако Иисусу предстояли еще более страшные муки… А потом… – Дисмас сокрушенно покачал головой.