Коснуться мира твоего - Оксана Алексеева

Когда это произошло, я сначала замер, не поверив в то, что долгожданный скрип окажется таким тихим и скромным, словно не он оповещал о начале новой эпохи. Я сидел на Шо, с одной стороны от которого стояла моя матушка, а с другой – Закари. И первым к нам вышел мой старый знакомый – охотник по имени Хоакин. Позже выяснилось, что именно он и стоял во главе восстания, он и будет выражать интересы своего народа. Гораздо позже я этому очень обрадовался, опасаясь, что они изберут своим Главой мою Хани – и тогда у нее может не остаться времени на меня.

А вслед за Хоакином начали выходить все остальные – сначала охотники, потом солдаты внешней заставы, за ними и остальные, кому посчастливилось дожить до этого дня. Они держали в руках оружие, но, чего уж греха таить, мы тоже держали. Мирных жителей можно было сразу заметить по тому, как они щурятся от летнего солнца и вздрагивают от любого порыва ветерка.

Закари неожиданно бросился вперед и судорожно сжал в своих могучих объятиях мужчину и женщину. Та самая нестандартная семья, о которой я много наслышан, и которые теперь не могли сдержать слез от встречи с сыном. Отец его, едва отойдя от первой радости, вспомнил и о своем волнении:

– Закари… Мы не уверены… Да и никто из нас до сих пор не уверен в том, что мы поступили верно. Обезьяны… они ведь отрезали тебе пальцы!

Закари повернулся ко мне и произнес отчетливо:

– Ага. Вот он и отрезал.

Я просто пожал плечами. Справедливости ради, на моем счету только один его палец. Да и когда это было, чего теперь вспоминать?

Эти трое сами разберутся, а я вглядывался в лица всех, кто выходил дальше, надеясь отыскать то единственное, которое меня интересовало. Вперед выступил мужчина – очень импозантный, но в каком-то длинном черном платье, которое здорово уменьшало степень его импозантности. Он вел себя смело и уверенно, огласив округу сочным басом:

– Обезьяны, вам проще убить меня, чем надеяться, что я когда-то приму вашу сторону.

Я поднял арбалет – ну раз человек просит, как же не подсобить? Но матушка остановила меня жестом и покачала головой. Возможно, она и права – вряд ли убийство одного из них, причем заметно значимого, поспособствует хорошему настроению. Его придется оставить в живых, а потом столкнуться с тем, что именно он станет во главе тех, кого принудили к этому решению. Но пожинать плоды нам придется после того, как эти самые плоды появятся.

А вот и… Я соскочил с Шо и бросился ей навстречу. Бледная – такая же, как когда она впервые вышла из подземелья, хромает гораздо сильнее, чем раньше… Она сразу же увидела меня и замерла, позволив наконец-то прижать ее к себе.

– Разве я тебя так надолго отпускал, а?

– А разве я должна у тебя отпрашиваться, чтобы навестить свою семью… на каких-то там пять месяцев?

– В следующий раз пойдем навещать твою семью вместе. А то мне в последние дни затосковалось без твоей пересоленной похлебки.

– Я тоже по тебе скучала.

За ее спиной стояли две молодые девушки, держащиеся за руки. Они так сильно тряслись, что я мог бы начать беспокоиться об их нервной системе. Но пусть они лучше беспокоятся друг за друга… Присмотрелся – и непонятно с чего тут же уверился в том, что одна из них – та, что пониже ростом и с широким носом – и есть Зельмина. Та самая, которая хотела когда-то создать семью с моей Хани! Я зыркнул в ее сторону, чтобы четко обозначить свою территорию, но она от этого только затряслась еще сильнее.

Конечно, все подробности того, что там происходило, мы узнали значительно позже. В подземелье осталось почти три тысячи человек, которые наотрез отказались выходить на поверхность. Наши Советы решили, что мы можем им это позволить – пусть продолжают жить там и занимаются тем, чем привыкли. Но и мы оставим тут часть своих, чтобы они не заперли снова двери. Сюда придут только зимой Матери с маленькими детьми, а им хватит места. Кажется, не Город Неба становится самой напряженной точкой нашей цивилизации…

И каждый пункт наталкивался на сопротивление с обеих сторон. Главы Советов без возражений только приняли строительство храмов и непосягательство на их веру – для нас вообще эти вопросы были в диковинку. Возможно, потом мы и увидим в этом отрицательные последствия, но пока крысоедов точно нельзя загонять в угол – пусть верят за нас всех. А может, их Отец подсобит и нам заодно в борьбе с мухами. Поскольку создание отдельного Города до зимы невозможно, то все наши Города могут принять их, но в количестве не больше тысячи человек каждый – никто не хотел рисковать и селить у себя армию бывших врагов. Хоакин был вынужден с этим согласиться, понимая, что строительство отдельного поселения за несколько месяцев невозможно. Ему – я уверен, специально – никто не сказал о том, что если бы взялись вместе, то общими усилиями вполне могли бы справиться. Нет, им нельзя дать шанс изолироваться от нас в самом начале, и только тогда ассимиляция пройдет быстрее и безболезненнее. Впереди еще недели споров по самым основным вопросам, а по мелким – они затянутся на года. Все понимают, что нерешенные проблемы будут всплывать еще очень длительное время, но сейчас стоит радоваться единственной мысли – человечество приросло на восемь с половиной тысяч жизней. Правда, многие из них, как и Хани, даже не допускают мысли о том, чтобы продолжать род. Уверен, на этой почве дело может дойти и до гражданской войны… Хотя почему я так настроен? Ведь меня же никто не трогает, уже даже матушка признала мою семью и не пытается убедить в том, что мы оба сейчас ошибаемся.

А сейчас мы, оставив в стороне эти бесконечные политические дискуссии, направляемся в Город Неба. В составе нашей группы и Закари, и Зельмина с ее подружкой, и родители Хани, и еще сотни крысоедов – тех, которые не побоялись пойти не просто в неизвестность, но еще и в неизвестность, стоящую на пути у мух. Если мы переживем следующую зиму, то уже весной туда переедут и Мия, и Тара с Саем, чему Хани очень радуется.

– Кирк, ты постоянно оглядываешься на Ашатти. Она красивая…

Хани сидит передо мной на Шо, хотя у нас нет необходимости ехать – из-за медлительных крысоедов мы вынуждены передвигаться со скоростью пьяного и трижды раненного червяка. Мне просто нравится держать ее в своих руках и принюхиваться к запаху то ли травы, то ли каких-то пряностей.

– Да, красивая… – соглашаюсь я с очевидным. – Но я не на нее оглядываюсь, а на Зельмину.

Хани смеется – она довольна моей реакцией:

– Ты ревнуешь, что ли?

В нашем обиходе раньше не было слова «ревность». Крысоеды учат нас всему самому худшему!

– Тц! Не городи чушь! С чего мне ревновать? Я-то красавчик!

Она почему-то смеется еще громче:

– Это тебе твоя матушка сказала?

Вообще-то, далеко не только матушка, но дальнейшие оправдания действительно могут выглядеть как ревность…

– И у меня есть Шо, – заканчиваю я неоспоримым аргументом.

– Да я только из-за Шо и согласилась жить в твоем доме!