Водяра - Артур Таболов

И хватит об этом, приказал себе Тимур. Хватит.

Но все же было предчувствие, что ему не удастся остаться в стороне от этого дела.

Поздно вечером в середине октября раздался телефонный звонок из Назрани. Звонил Иса Мальсагов, о котором Тимур ничего не знал со времени похищения и неудачного обмена сына Алихана. Да и знать не хотел.

- Нужно встретиться. Срочно. По очень важному делу.

- По какому? - спросил Тимур.

- Не телефонный разговор. С тобой хочет поговорить один человек.

- Кто?

- Ты его знаешь. Шамиль Рузаев. Из движения "Ахки-Юрт".

- Первый раз слышу. О чем?

- Не по телефону, Тимур! - взмолился Иса. - О таких делах не говорят по телефону!

- Да кому ты нужен, чтобы прослушивать твои разговоры! - разозлился Тимур. - О чем он хочет со мной говорить?

- Ладно, скажу.

Иса посопел в трубку и понизил голос:

- О покушении на президента Галазова.

Насколько хорошо все в Северной Осетии знали обо всех делах в республике, настолько же плохо были осведомлены о ситуации в Ингушетии. Так люди в огромных московских домах, густонаселенных, как муравейники, часто даже не знакомы с соседями по лестничной клетке и проявляют к ним интерес лишь когда те мешают им жить громкой музыкой по ночам, шумными семейными скандалами или мельтешением подозрительных личностей.

Тимур знал о чудовищной безработице в Ингушетии, вызванной наплывом беженцев из Осетии и особенно из Чечни. В поисках заработка ингуши уезжали в Москву и в крупные российские города, на золотые прииски Колымы, устраивались разнорабочими на стройки и кирпичные заводы в приграничных поселках Осетии, куда утром приезжали на смену, а вечером возвращались домой. Безработица порождала нищету, нищета порождала преступность. Грабежи, убийства и похищения людей с целью получения выкупа стали в Ингушетии таким же обычным делом, как и в сопредельной Чечне. Президент Аушев пытался снять с республики часть проблем - добиться возвращения на родину чеченских беженцев, ликвидировать палаточные городки. Но встречал сопротивление и самих беженцев, не желавших возвращаться в разоренную войной Чечню, и противодействие ОБСЕ и других международных организаций, усматривающих в давлении на чеченских переселенцев нарушение прав человека.

Но все эти знания, получаемые из телевизора и газет, были формальными, внешними, ничего не говорили о глубинных процессах, происходивших в соседней республике. А они происходили. Не прекращалась ожесточенная полемика между ингушскими и осетинскими историками, выпускавшими монографии и книги, посвященными глубокому прошлому. Первые доказывали, что нынешний Владикавказ был основан предками ингушей едва ли не три тысячи лет назад, по этой причине ингуши имеют историческое право претендовать на земли Северной Осетии. Осетины же никакие не потомки аланов, а ведут свою родословную от палестинских евреев, некогда населявших Ирак. На многонациональном Кавказе антисемитизм никогда не был в ходу. Горские евреи, таты, считались людьми уважаемыми за ум, предприимчивость и умение ладить с соседями. Расчет ингушских историков и стоявших за ними идеологов ингушского национализма был на то, что еврейское происхождение осетин вызовет к ним неприязненное отношение со стороны антисемитских кругов России и обеспечит поддержку территориальных притязаний ингушей на Правобережье Владикавказа и Пригородный район. Осетинские историки отвечали не менее объемистыми и не менее доказательными книгами и монографиями. Как это часто бывает, история превратилась в поле ожесточенной политической борьбы.

При взгляде со стороны создавалось впечатление, что речь идет о совершенно разных народах с разной историей. Точно так же не имели ничего общего представления о том, что произошло в 1992 году. Для осетин было несомненным, что имела место попытка силового решения территориального спора, в сознание ингушей внедрялась мысль о том, что был пресечен планомерный геноцид проживающих в Северной Осетии ингушей, проводимый осетинами при поддержке российской армии.

Тимур не обращал внимания ни на академические дискуссии, ни на полемику в СМИ. Никакого практического значения они не имели. Было ясно, что Москва не пойдет на отмену "Закона о репрессированных народах", чего требовала осетинская сторона, так как это вызовет серьезные волнения в Ингушетии. Но также ясно было, что никакой перекройки границ, чего требовали ингуши, не произойдет. Нерушимость границ была самой болезненной проблемой и в послевоенной Европе, и в постсоветской России. Отступи от этого правила в одном месте, начнется обвал везде. Не тронь лихо, пока оно тихо. В Москве это хорошо понимали.

Беспокоило Тимура другое. Если верно, что в нападении на Северную Осетию в октябре 1992 года принимало участие около двадцати тысяч ингушских боевиков (цифра это казалась Тимуру преувеличенной), то куда же они делись? Никуда не делись. Вернулись домой, попрятали оружие и живут как жили. Никуда не делись и те, кто выводил ингушей на многодневные многотысячные митинги, вооружал боевиков, координировал их действия. Опыт легких побед может быстро выветриться из памяти, опыт поражений копится, как соли тяжелых металлов в костях. Идея реванша присутствовала в атмосфере Ингушетии, как энергия грозовых разрядов в горах, этой энергией подпитывались общественные движения "Даймокх" и "Ахки-Юрт", наиболее заметные в политической жизни соседней республики.

После звонка Исы Мальсагова Тимур навел справки у знакомого фээсбэшника, немолодого майора, наполовину осетина, по отцу, наполовину хохла, по матери. Движение "Даймокх" ("Отечество" или "Земля отцов"), возникшее еще в советские времена на волне горбачевской демократизации, было наиболее радикальным, руководители его принимали самое деятельное участие в событиях 1992 года. После провала вторжения и гибели многих активистов влияние "Даймокха" ослабло. С приходом к власти президента Аушева, против которого "Даймокх" вело активную предвыборную борьбу, видя в нем ставленника Москвы, движение окончательно ушло в оппозицию и пользуется поддержкой лишь наиболее радикально настроенной части общества.

Идеологи движения "Ахки-Юрт", разделяя с "Даймокхом" общие цели возвращения Ингушетии незаконно отторгнутых Сталиным и Хрущевым Пригородного района Осетии и Правобережья Владикавказа, придерживаются более умеренных взглядов, требуя от правительства РФ поэтапного исполнения "Закона о репрессированных народах" и территориальной реабилитации ингушей, которое должно начаться с возвращения в Осетию всех беженцев. "Ахки-Юрт" пользуется поддержкой президента Аушева, многие активные деятели движения занимают заметные должности в его администрации и в органах власти.

Шамиль Рузаев, встречу которого с Тимуром хотел организовать Иса Мальсагов, был в ФСБ известен. Майор показал Тимуру его досье. Родился Шамиль в 1964 году в Назрани в многодетной семье школьного учителя после возвращения семьи из Северного Казахстана, школу окончил с золотой медалью, по квоте для нацменьшинств поступил в Московский институт международных отношений. Этим он был обязан памяти деда, известного революционера-большевика, одного из руководителей Горской республики, расстрелянного в 1937 году. После окончания МГИМО его оставили в аспирантуре, перед ним открывалась успешная академическая карьера. Но в 1987 году аспиранта Рузаева арестовали за антисоветскую агитацию и распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй (статьи 70 и 190-прим УК РСФСР).