Утеха падали - Дэн Симмонс

— Guten Morgen, haben Sie sich verfaren? — спросил тот, что постарше. — Das hier ist ein Privatgrundstuck.

Мария Чен перевела.

— Он желает нам доброго утра и спрашивает, не заблудились ли мы. Говорит, здесь частное владение.

Хэрод улыбнулся этим двоим. Пожилой улыбнулся в ответ, блеснув золотыми коронками; лицо сына ничего не выразило.

— Мы не заблудились, — сказал Хэрод. — Мы приехали повидать Вилли. Герра фон Борхерта. Он нас пригласил. Мы приехали издалека, из самой Калифорнии.

Пожилой нахмурился, не понимая, что ему говорят, и тогда Мария Чен скороговоркой перевела на немецкий.

— Herr von Borchert lebt hier nicht mehr, — сказал пожилой. — Schon seit vielen Jahren nicht mehr. Das Gut ist schon seit sehr langer Zeit geschlossen. Niemand geht mehr dorthin.

— Он говорит, что repp фон Борхерт здесь не живет, — объяснила Мария Чен. — Уже много лет. Поместье закрыто. Оно уже давно закрыто. Сюда никто не ходит.

Хэрод ухмыльнулся и покачал головой.

— Что же вы здесь тогда караулите, а, парни?

— Warum lassen Sie es noch bewachen? — спросила Мария Чен.

Пожилой улыбнулся.

— Wir werden von der Familie bezahit, so da dort kein Vandahsmus entsteht. Baid wird all das ein Teil des Nationalwaldes werden. Die alten Hauser werden abgerissen. Bis dahin schickt der Nefie uns Schecks aus Bonn, und wir halten alle Wilddiebe und Unbefugte fern, so wie es mein Vater vor mir getan hatte. Mein Sohn wird sich andere Arbeit suchen mussen.

— Семья Борхертов платит нам, чтобы тут не было никакого хулиганства, — перевела Мария Чен. — М-м... Скоро все это будет часть Национального парка. Старый дом снесут. А до тех пор племянник... это, наверно, племянник фон Борхерта, Тони... племянник присылает нам из Бонна чеки, а мы стережем поместье от браконьеров и бродяг. Как и мой отец до меня. А вот моему сыну придется искать работу... Они не пустят нас, Тони, — добавила она.

Хэрод протянул старику небольшую, странички на три, разработку сценария «Торговца рабынями», последнего проекта Вилли. Между страницами была вложена купюра в сотню марок; кончик ее виднелся довольно отчетливо.

— Скажи ему, что мы приехали из Голливуда осматривать места для съемок кинофильма, — попросил Хэрод. — Скажи, из старой усадьбы получится прекрасный замок с привидениями.

Мария Чен все перевела. Старик посмотрел на листки, на деньги и небрежно протянул их назад.

— Что он говорит? — разозлился Хэрод.

— Он согласен, что усадьба — хорошая декорация для фильма ужасов, — пояснила Мария Чен. — Он говорит, что тут и вправду есть призраки и что других призраков им не нужно. Советует нам разворачиваться, иначе мы можем застрять здесь надолго. И желает нам счастливого пути.

— Скажи, пусть он засунет свое поместье себе в жопу, — взбешенный Хэрод постарался любезно улыбнуться немцам.

— Vielen Dank rur Ihre Hilfe, — улыбнулась и Мария Чен.

— Bitte sehr, — ответил пожилой.

— Всегда рады помочь, — сказал по-английски молодой парень с ружьем.

* * *

Хэрод вывел «БМВ» назад, на проселок, затем повернул на запад, проехал с полмили и остановил машину в неглубоком снегу, метрах в пяти от ограды из колючей проволоки. Он вытащил из багажника плоскогубцы и перерезал проволоку в четырех местах, потом откинул ногами упавшие на снег концы. С дороги проход за деревьями не будет виден, к тому же машины тут ходят нечасто. Хэрод вернулся к автомобилю, переобулся в лыжные ботинки с этими забавными нашлепками на носках; Мария Чен помогла ему надеть лыжи.

Хэрод всего дважды в своей жизни стоял на лыжах, оба раза в Солнечной Долине, — одна из этих прогулок была с племянницей Дино де Лаурентиса и с Анной-Маргаритой; он терпеть не мог вспоминать об этих мучениях.

Мария Чен оставила свою сумочку в машине, сунула браунинг за пояс коротких штанов, под свитер, положила запасную обойму в карман пуховика-безрукавки и, повесив на шею небольшой бинокль, первой прошла в проделанный в заграждении проход. За ней, неуклюже отталкиваясь палками, двинулся и Хэрод.

На первой же миле он дважды упал, оба раза грязно ругаясь про себя, пока барахтался в снегу и вставал, а Мария Чен смотрела на него с легкой улыбкой. Тишину нарушали лишь шорох скользящих по мягкому снегу лыж, редкое верещание белок да тяжелое, прерывистое дыхание Хэрода. Когда они прошли мили две, Мария Чен остановилась и поглядела на компас, потом на топографическую карту.

— Вот он, ручей, — сообщила она. — Можно перебраться на ту сторону вон по тому бревну. Усадьба должна быть на поляне, примерно в километре вот в этом направлении. — Она махнула рукой в сторону густого леса.

«Еще три футбольных поля пересечь», — прикинул Хэрод, судорожно ловя ртом воздух. Он вспомнил охотничий карабин в руках того молодого парня и подумал, что в случае стычки браунинг практически окажется бесполезным. Да и потом, откуда ему знать, — может быть, в том лесу их ждут Енсен, Лугар и с десяток других рабов Вилли со своими «узи» и «мак-10». Хэрод еще разок глотнул воздуха и понял, что все внутренности у него похолодели от страха. «Пошло оно все к черту», — подумал он. Раз уж он добрался сюда, пусть у него хоть яйца отвалятся, он все равно не повернет назад, пока не узнает, здесь Вилли или нет.

— Давай, пошли, — сказал он. Мария Чен кивнула, сунула карту в карман и грациозно заскользила дальше.

* * *

Перед домом валялись два трупа.

Спрятавшись за тонкой завесой хвои, Хэрод и Мария Чен по очереди смотрели в бинокль на тела. На расстоянии пятидесяти метров эти темные бугорки на снегу могли быть чем угодно — скажем, узлами брошенного белья, — но бинокль отчетливо выхватывал то белый изгиб щеки, то разбросанные в стороны и странно изломанные руки и ноги — они лежали под таким углом, что спящий человек непременно проснулся бы от невероятной боли. Но эти двое не спали, Хэрод снова глянул в бинокль. Двое мужчин. Темные пальто. Кожаные перчатки. На одном из них раньше была коричневая шляпа; теперь она лежала метрах в двух на снегу. Рядом со следами, ведущими к застекленной двери старого особняка, тянулась кровавая полоса. Метрах в тридцати в снегу виднелись глубокие параллельные борозды, еще одна цепочка следов вела к дому либо от него. На пушистом снегу — огромные круги, словно тут работал огромный вентилятор лопастями вниз. «Вертолет», — догадался Хэрод.

Больше никаких следов не было — ни автомобильных, ни от снегохода, ни лыжных. Аллея, ведущая к подъездной дороге, где их с Марией остановили некоторое время назад, была всего лишь заснеженной полосой между деревьями. Отсюда не было видно ни альпийской хижины, ни моста.

Главный дом усадьбы представлял собой нечто среднее между особняком и замком: огромное строение из темного камня с высокими окнами, флигелями разной высоты, так что создавалось впечатление, будто начиналось оно как внушительная центральная башня, к которой последующие поколения добавляли разные пристройки. Цвет камня и размеры окон повсюду были разные, но общее впечатление угрюмости от того не менялось: витражные стекла, узкие двери, тяжелые стены, на которых темнели пятнами тени голых деревьев. Хэрод подумал, что этот дом больше подходит Вилли, чем вилла в Бел-Эйр родом из какой-то банановой республики.