Драконы Обыкновенной фермы - Дебора Бил

Посвящается Хейзл Бил, Трейси Филипс,

Лизе Сторер и Джоанн Клер!

Всем мамам и сестрам!

И Дэвиду Билу!

Он ушел ввысь,

но мы знаем: он все видит

Колин осторожно потянул ручку на себя. Как он и ожидал, дверь была плотно прикрыта и даже заперта на замок, но Колин входить вовсе не собирался. Он опустился на колени и заглянул в замочную скважину.

Мама, Гидеон и мистер Уоквелл совещались. Главным украшением парадной гостиной, где это происходило, был старинный витраж с изображением эдемского сада: Ева с яблоком, древо, змий, все как положено. Гидеон как-то заметил, что создатель этого витража явно считал змия главным персонажем и все внимание уделил именно ему. Наблюдение было довольно точным — огромная рептилия извивалась через все оконное полотно сверху донизу и, в отличие от древа и Евы, сверкала и переливалась всеми цветами радуги, словно витрина шикарного ювелирного магазина. Комнатой этой почти не пользовались; Колин помнил, как у него ужасно свербило в носу, когда он был там последний раз. Уж лучше бы он об этом не вспоминал — в носу опять зачесалось. Сейчас главное — не чихнуть, иначе здесь такое начнется… Он не мог позволить себе ни малейшей промашки. В длинном списке маминых качеств умения прощать точно не было.

Колин зажал нос рукой, задержал дыхание и усилием воли подавил чих. Его мать всегда наказывала во благо, дабы «научить его вести себя должным образом», о чем не уставала напоминать. Правда, сын ее так и не понял смысла этого выражения. А вот то, что нельзя попадаться на месте преступления, он усвоил железно.

Совершив пусть маленькую, но все же победу над желанием чихнуть, Колин отпустил нос и приложил ухо к замочной скважине.

— …на лето я пригласил на ферму гостей, — говорил Гидеон. — Это мои дальние родственники — то ли двоюродные, то ли троюродные племянница и племянник, не разбираюсь я в этом. Все-таки дети, и для Колина хорошо.

— Чужаки, — угрюмо сказал мистер Уоквелл. — А это плохо всегда, Гидеон.

— Значит, гости, — невозмутимо произнесла мать Колина, правда, голос ее звучал чуть жестче, чем обычно.

— Вовсе они не чужаки, — выпалил Гидеон с обычным для него нетерпением. — Они мои родственники, прошу с этим считаться.

— Но к чему нам посторонние, Гидеон, пусть даже родственники? И почему сейчас?

Мистер Уоквелл, главный управляющий фермой, говорил в своей излюбленной манере — внешне спокойно, но с интонацией, прыгающей то вверх, то вниз с такой же непредсказуемостью, с какой ветер рисует в пыли узоры.

— Я так решил, — сердито отрезал Гидеон. — Вы намерены со мной спорить?

— Нет, разумеется! — воскликнула мать.

Колин услышал, как она отодвинула кресло и направилась к двери. От звука ее приближающихся шагов он вздрогнул и уже собрался бежать, но на полдороге мама вдруг остановилась. Должно быть, решила помассировать Гидеону плечи — так она делала всякий раз, когда хозяин фермы был раздражен.

— Гидеон, мы не сомневаемся, что ваше решение взвешено и обдумано со всех сторон, — мягко заговорила она. — Просто не всем оно понятно, ведь мы беспокоимся о ферме не меньше, чем вы.

— У меня… нет другого выхода, — несчастным голосом отвечал Гидеон. — Деньги на исходе. Я получаю… письма от адвоката. С угрозами. Вы даже понятия не имеете, как все плохо.

— Так расскажите нам, — сказала мама Колина. — Гидеон, вы же знаете — мы для вас больше чем просто работники.

— Нет, не могу. И перестаньте совать нос не в свои дела!

Других объяснений Гидеон давать, похоже, не собирался. В этом был он весь — вздорный старик со своими дурацкими секретами.

«Но его секретам подчинена наша жизнь! — подумал Колин с обидой. — Как будто ферма принадлежит ему одному, а мы вроде как посторонние».

С грохотом распахнулась входная дверь дома. Колин отскочил от замочной скважины и метнулся к широкой лестнице, молясь о том, чтобы тень от ступеней скрыла его от вошедшего. Сердце его стучало так сильно, что он начал опасаться за ребра — а вдруг они сломаются от ударов? Только услышав тихую мелодию на немецком языке, он успокоился. Это была Сара, кухарка, она направлялась в кухню через прихожую. Спустя несколько секунд открылась и закрылась еще одна дверь, и потом все стихло.

Колин вернулся к замочной скважине. Говорил Гидеон:

— …они дети, и я очень рад этому. Детей будет легче контролировать.

— Или они окажутся в еще большей опасности, — возразил ему мистер Уоквелл.

— Ничего вы не понимаете, — гневно заявил Гидеон. — Меня преследуют, преследуют постоянно. Но я буду защищать эту ферму даже ценой собственной жизни. Да-да, ценой жизни!

Снова воцарилось молчание. Колин ждал, глядя, как в лучах света, пронизывающих прихожую, кружат в танце пылинки.

Его мать заговорила первой.

— Неужели вы боитесь, что кто-то отберет у вас ферму? Я понимаю, это нелегко, но, может… — Даже она, несмотря на свое бесстрашие, явно опасалась переступать черту. — Может, вам стоит подумать — только подумать, ничего более, — не жениться ли вам снова?

— Вы с ума сошли! — взревел Гидеон. — Не забывайтесь, мадам.

Скрежет отодвигаемых кресел застиг Колина врасплох, и он снова бросился в тень под лестницей.

Дверь гостиной распахнулась, и в коридор выбежал Гидеон, босиком, в развевающихся одеждах, красный от возмущения. За ним вышел мистер Уоквелл, он настолько же умело скрывал свои эмоции, насколько Гидеон их демонстрировал. Через несколько секунд после того, как Гидеон прошлепал в свою комнату, а мистер Уоквелл вышел из дома, чтобы вернуться на ферму, появилась мама. Она с величайшей осторожностью прикрыла за собой дверь, словно покидала палату тяжелобольного. Потом прошла мимо Колина, даже не посмотрев в темноту, под покровом которой прятался ее сын, и только перед дверью в кухню остановилась.

— Колин, — сказала она, не оборачиваясь, — тебе больше нечем заняться, кроме как шпионить за взрослыми?

Время шло, а он все сидел под лестницей, скорчившись, тяжело дыша, будто от удара под дых. Наконец он заставил себя встать и бросился ее догонять, презирая себя за трусость, но не в силах остановиться. Сейчас он ей все объяснит, ведь это вышло случайно. А за случайность разве наказывают?

Наказывают! И еще как! Ему ли не знать об этом. Как бы он ни упражнялся во лжи, какие бы складные истории ни выдумывал, его мать всегда знала, что случайно, а что намеренно. От нее ничего не скроешь.