Дао Дзэ Дун - Сергей Анатольевич Смирнов

открыл глаза и увидел над собой ветки невысоких сосен, а за ними высокое лазурное небо. Было хорошо.

Сон так не мог начинаться. Только реальность может начинаться с запаха, вслед за которым проявляется объемное изображение… А реальность сейчас превыше всего…

Страхов повернул голову сначала налево, потом направо. Шея была как деревянная, отозвалась тупой болью.

Первый радиус восприятия охватил пространство саркофага, из которого был откачен гель. Страхов взялся за его край и попытался приподняться, чтобы охватить взглядом следующий радиус реальности, но тело оказалось как неподъемная железная болванка. Он снова бухнулся на спину, но не отчаялся, а решил подышать и позже повторить попытку.

И вдруг над ним склонилась женщина. Если бы она была блондинкой с голубыми или даже золотистыми глазами, Страхов допустил бы, что это ангел. Ангел в ослепительно белых одеждах… пусть и со звездочками Sotechso на френче. «Ангелы — это ведь аутсорсинг спасения душ», — подумал Страхов… Но она была брюнеткой. Брюнеткой с темно-карими глазами. Женщина лет сорока с идеально правильным, красивым, чуть продолговатым лицом балканского типа. С короткой, очень равномерной стрижкой без пробора.

— Добро пожаловать в чистилище, — сказала она с легким, позванивающим акцентом, после чего стремительным движением приставила к плечу Страхова какую-то штучку.

Штучка ужалила, но не больно — и от плеча по всему телу сразу стало разливаться тепло.

— Это вроде чашечки кофе утром в постель, — сказала женщина. — А до настоящего кофе дотянитесь сами. Одежда в вертолете. Только не делайте рывков. Двигайтесь в щадящем режиме.

Страхов поднялся из саркофага с приятным осадком недовольства — не дали ему самому справиться с телом и размяться…

Второй радиус реальности охватил большую зеленую поляну, вертолет (Страхов, порывшись в памяти восьмого три плюса уровня, назвал бы его «штурмовым»), торчавшую из вертолета коленчатую ферму-стрелу с саркофагом на конце и, соответственно, со Страховым внутри саркофага, женщину в белоснежном брючном мундире и… ставшую уже вездесущей и неизменной девушку Дрозофилу в идеально отглаженном мундире и красноармейской фуражке.

Дрозофила сидела на раскладном стульчике около раскладного столика, который, как понял Страхов, играл здесь роль аутского «шведского стола» походного типа. Около него ровненько стояли еще два раскладных стульчика, явно ожидавших, что на них вот-вот присядут.

— Привет! — помахал он Дрозофиле из саркофага и улыбнулся.

— Привет! — вполне адекватно помахала она ему и улыбнулась.

Совершенно голый и совершенно невозмутимый, Страхов выбрался из саркофага, поднялся по удобному трапу в вертолет и сразу увидел предназначенную для него одежду. Она не была форменно аутской, но и лейблов на ней тоже никаких не было. Не заметил Страхов и товарной мимикрии под какой-то бренд. Это была просто новая одежда — белая майка, желтая хлопковая водолазка, оранжевые джинсы и полукеды и черная блестящая курточка из какого-то продвинутого кожзаменителя. Курточка Страхову очень приглянулась.

Рядом с вешалкой была душевая кабина со всем необходимым для только проснувшегося поутру мужчины. Страхов, не торопясь — да и силы не позволяли, мышцы не освободились от скованности, — привел себя в порядок, оделся, все явственней чувствуя свежий утренний голод, а потом солидно подал себя из вертолета к столу.

Выводов и заключений Страхов по дороге не делал, только констатировал, что перезимовать ему не дали, нашли и подняли, но хорошо это или плохо, победа или поражение, судить было невозможно, поскольку было не ясно, в какой реальности это произошло. Его или чужой… Окружающий пейзаж пока обнадеживал…

— Доброе утро, — сказал Страхов, — если это утро… Приятного аппетита.

Дамы, пившие кофе и тем намекавшие, что время завтрака, а не ужина, поблагодарили.

Страхов представился той, что была явно старше по званию и уже нравилась Страхову.

Та представилась в ответ, даже поднявшись со складного стульчика.

— Это что, кульминационный момент? — сообразил Страхов, приятно осознавая, что мозги его так быстро оттаяли. — Эпизод «Встреча с Богиней» на кольце Кемпбелла?

Супераутсорсер Фатима Обилич не удивилась, а поощрительно улыбнулась и ответила в меру обещающе:

— Вполне возможно… Плотный завтрак кульминационному эпизоду не помешает.

Блинов и черной икры Страхов не нашел, но не обиделся, а вполне удовлетворился трехзвездным континетальным завтраком на природе: форель слабосоленая, три вида сыра, три вида ветчины, оладьи, яйца, два вида масла, три вида джема, три вида йогурта, мюсли, булочки.

Свое приподнятое настроение Страхов объяснить не мог, только ясно чувствовал, что не будет одурачен этой новой реальностью, то ли созданной им самим, то ли загруженной ему в сознание по принуждению… Не важно! Страхов удовлетворенно чувствовал патовое состояние мироздания. Промазывая соленым маслом теплую булочку, он сдержанно, не выдавая настороженности, огляделся.

Третий радиус восприятия охватил границы плотного хвойного леса. Периметра видно не было, а, если этот периметр существовал, то здесь, в границах пикника, совсем не ощущался… Сосны, которые Страхов увидел из саркофага в момент пробуждения и которые показались ему чуть ли не секвойями, были совсем молоденькими деревцами с нежными гибкими стволиками…

«Перезимовать не удалось», — вновь ясно осознал Страхов, видя эту молодую поросль, но, опять же, не расстроился. Что-то в обстановке совсем не располагало к депрессивной рефлексии и пораженческим настроениям.

— А можно поинтересоваться, в каких декорациях снимаем кульминационный эпизод «Встречи с богиней»? — спросил он.

Дамы заговорщически переглянулись и поморщились.

Он заметил, что между ним и дамами вьется немало всякой мошкары, как бы намеренно рассеивая его внимание. Одна черная точка успела влипнуть в масло. Он подцепил ее ножом, скинул резким движением и заметил:

— Мошк’а, однако… Странно, что не кусает.

Супераутсорсер в белом мундире озорно прищурилась:

— Репеллент… Извините, мне пришлось обработать вас самой перед пробуждением…

— Всего? — прикинул Страхов.

— Всего, — кивнула она и как будто слегка смутилась.

Любовь вошла в нее, как когда-то вошел в нее первый в ее жизни небоскреб — без всякого тактильного контакта с какими-либо сенсорами, пультами, рабочими зонами…

Как только она увидела его в саркофаге, поднятом из глубин капотненского тартара... так сразу и вместилась в нее вся любовь. И эта любовь был им, креатором Александром Страховым — новым героем, убивающим реальность и убегающим от реальности.

И уже тогда, в саркофаге, он вовсе не какзался таким холодным, как любившая его и пустившая две пули в два сердца — его и свое — китайская мороженая русалка.

Фатима Обилич постигла, что только такого мужчину она и могла полюбить в своей жизни —