Бог не играет в кости - Алекс Тарн

Сейчас стараются не напоминать о том, что не одна только Германия принимала участие в этой борьбе. Почти все европейские страны вносили свой посильный вклад в общее дело. В Ванзее я неоднократно встречал блестящих молодых людей в элегантных черных мундирах — французов и норвежцев, австрийцев и голландцев, шведов и бельгийцев. Знаете ли вы, Ваша честь, что больше половины Ваффен СС составляли европейцы негерманского происхождения? Все — добровольцы, без исключения! Так что же, все эти полмиллиона идеалистов нужно считать мерзавцами? Нонсенс! Это кажется мне нонсенсом сейчас, а уж тогда и подавно… даже мысли такой не возникало. Не скрою, временами мне становилось несколько стыдно за свою собственную страну, которая традиционно предпочитала оставаться в стороне от главных событий. Но что я тут мог поделать? Как швейцарский офицер и представитель «Красного Креста» я сохранял предписанный мне нейтралитет. Мои личные предпочтения никогда не мешали исполнению моих формальных обязанностей. Никогда!

Напротив, они только помогали. Эмиссар «Красного Креста» — должность деликатная во всех смыслах, особенно в военное время. Мы вынуждены путаться под ногами у воюющих сторон, приставать к ним со всевозможными просьбами… например — о санитарном состоянии лагерей военнопленных, о продовольственных посылках, о статусе инвалидов и так далее, и тому подобное. Понятно, что это раздражает. В такой ситуации хорошие личные контакты могут сослужить превосходную службу. Стоит ли удивляться, что мне сопутствовал неизменный успех. С зимы 43-го мы получили разрешение Берлина распределять продовольственные посылки в восточных лагерях, в непосредственной близости к русскому фронту. Для сравнения замечу, что Советы последовательно отказывались сотрудничать с «Красным Крестом». Они предпочитали морить людей голодом, лишь бы не иметь дела с нами. И после этого еще говорят о бесчеловечности немцев!

Доктор Марти поручил мне использовать мои связи для инспекционной поездки в один из восточных лагерей, предпочтительно — в Аушвиц. О нем тогда распространялись особенно дикие небылицы, как, впрочем, и сейчас. Я приехал туда без предварительного согласования. Дежурный офицер у ворот рассмеялся мне в лицо, когда услышал, что я инспектор «Красного Креста».

— Будь вы хоть сам Господь Бог, — сказал он. — В эти ворота не входят без личного разрешения рейхсфюрера.

Но я не сдался. Парочка телефонных звонков в Берлин, и ворота распахнулись, как по мановению волшебной палочки. Вот что значат правильные знакомства! Меня принял сам комендант — офицер с безукоризненными манерами. Мы провели обстоятельную и очень приятную беседу за рюмкой превосходного коньяка. Комендант чувствовал себя очень неловко из-за того, что без санкции Гиммлера, он не может устроить мне подробную экскурсию по рабочему лагерю Аушвиц. Но я заверил его, что и без всякой экскурсии благодарности моей не будет границ. В конце концов, даже просто впустив меня на территорию лагеря, этот блестящий офицер рисковал собственной карьерой.

Собственно, все, что было необходимо, я уже увидел по дороге от ворот к административному зданию. Повсюду образцовая чистота, превосходные санитарные условия, аккуратные мусорные баки. Заключенные были на работе, и поэтому никто не слонялся по двору. Комендант охотно ответил на оставшиеся вопросы. Питательность суточного рациона превышала две с половиной тысячи килокалорий. С этого, конечно, не разжиреешь, но для нормальной жизнедеятельности вполне хватает. Во всяком случае, заключенный, подававший на стол, выглядел вполне упитанным. Продолжительность рабочего дня — десять часов, включая перерыв на обед. Уверяю вас, Ваша честь, даже сейчас есть множество свободных людей, которые работают дольше. А в тот момент речь все-таки шла о военном времени, когда Европа напрягала все свои силы, воюя на два фронта, когда каждая буханка хлеба была на счету!

Поверил ли я ему? Что за вопрос?.. Какие, скажите на милость, были у меня основания не верить? Передо мной сидел человек чести, человек моего круга. Да он скорее пустил бы себе пулю в лоб, чем осквернил свои уста ложью. Поймите меня правильно, Ваша честь. Конечно, Аушвиц не показался мне лагерем отдыха для старшеклассников привилегированной цюрихской гимназии. Трудовой лагерь заключенных — ужасное место, как его ни обустрой. Особенно, если он расположен в дикой полуазиатской стране. Если не ошибаюсь, я именно так и выразился в своем отчете: «ужасное место». Но я ведь и ехал инспектировать «ужасное место», разве не так? Пока существуют преступления и войны, существуют и подобные ужасные места. В мои обязанности как представителя «Красного Креста» входила проверка лагерей — трудовых, исправительных, для военнопленных… лагерей, а не Венского Оперного театра! И, если судить по этой шкале, то порядок в Аушвице следовало признать близким к идеальному.

Слышал ли я другие мнения? Конечно, слышал… Но, обратите внимание: эти другие мнения исходят в основном от интересантов, пропагандистов, людей, ничего не видевших своими глазами, но, тем не менее, громогласно и агрессивно излагающих выгодную для себя версию происходивших тогда событий. Я же говорю только о том, что видел собственными глазами. Вы имеете дело со швейцарским офицером, человеком чести, который не станет лгать ни при каких обстоятельствах. Конечно, я мог бы потом напридумывать всяких небылиц в угоду господствующей сейчас лжи, и никто бы меня за это не упрекнул, напротив, все вокруг принялись бы бурно аплодировать. Но лгать — ниже моего достоинства, Ваша честь. Меня спрашивают: видел ли я дымящие трубы? Видел, но что в этом особенного? Любая котельная дымит, что же говорить о трубах лагеря, рассчитанного на десятки тысяч людей, который, к тому же, представляет собой гигантскую фабрику? Где вы видели фабрику без дымящих труб? Мне говорят: запах горелого человеческого мяса… Что за чушь! Не чувствовал я там никакого особенного запаха. Обычная индустриальная вонь.

Мой отчет о посещении Аушвица благоприятен потому, что он правдив. Правдив. Ни больше, ни меньше. Но вас-то, конечно, интересует мой второй отчет, терезиенштадтский, так что, с вашего позволения, я перейду прямо к нему. Тут необходимо дать некоторые предварительные пояснения. Терезиенштадт не был лагерем. И я утверждаю это, опять же, в противоположность бытующей ныне лжи. Немцы отвели этот маленький чешский городок для создания модели будущего устройства евреев на территории Европы. Кто-то называет Терезиенштадт словом «гетто». Но в том-то и дело, что это не было гетто. Ведь что такое гетто? Грязный еврейский район в самом сердце европейского города, полный вшей и болезней, которые, хочешь — не хочешь, неизбежно переползают на ни в чем не повинных соседей. Могла ли новая Европа — та самая, которая жила в воображении моих ванзейских друзей, — та самая, сильная, красивая и молодая, смириться с подобными клоповниками? Конечно, нет!

Повторяю — речь шла ни больше ни меньше как о строительстве нового прекрасного мира, о свежем ветре перемен, который должен был вымести со старого континента весь мусор, все отвратительные гнойные болячки, всех паразитов, которые столетиями гнездились на его многострадальном теле. А евреи — конечно, в глазах моих ванзейских друзей — представляли собою именно таких паразитов. Судите сами. Возьмем для примера дом с двадцатью квартирами, где у каждой квартиры — свои хозяева. Жильцы, как это водится, разные, каждый со своим уровнем достатка, культуры и образования. В подвале ютятся многодетные бедняки, в мансардах — студенты, бельэтаж занимает богатый торговец, а на этажах проживают семьи чиновников разного ранга. И вот предположим, что Бог насылает на этот дом несчастье — нашествие клопов. Что тогда происходит? Каждая семья пытается справиться с напастью доступными ей способами и в удобное для нее время. Богач немедленно вызывает дезинфектора. Чиновник на втором этаже вызвал бы тоже, но у него как раз родился ребенок, и поэтому лучше бы немного подождать. Дворника в полуподвале клопы пока не беспокоят вообще, а студент полагает, что лучше потратить скудные франки на пиво, чем вбухивать их в благоустройство мансарды, из которой он так или иначе съедет в конце семестра.