Третье отделение при Николае I. Сыщики и провокаторы - Исаак Троцкий

Я взял у него стакан с кофеем, закурил опять трубку и сказал: «Скажи, что я приехал». Он к ним вошел, граф закричал: «Шервуд, иди сюда». Я чрез двери отвечал: «Дайте стакан кофе допить». Они оба начали вставать. Допивши кофе, я вошел.

Граф Булгари. «Рекомендую тебе, это г-н Шервуд, а это г-н Вадковский».

Вадковский. «Шервуд? Вы верно иностранец?»

— Да, я англичанин.

Булгари. «Как, ты еще не произведен в офицеры?»

На что я ему отвечал: «Это делается не вдруг у нас в поселении, третий год собирают справки обо мне, и начали тогда, когда я прослужил положенный четырехлетний срок».

Вадковский. «Да, у нас черт знает что делается, вы служите в военном поселении, каково у вас там?»

Я отвечал: «Не совсем хорошо, мало дают времени хозяевам для полевых работ, от этого терпят большой недостаток, их замучили постройками».

Вадковский. «Значит, поселяне очень недовольны?»

Я. «Очень».

Вадковский. «Ну, каково офицерам?»

Я. «Конечно, офицерам лучше, но вообще все недовольны; вы знаете, что Аракчеев шутить не любит».

Вадковский. «Когда, думаете, вас произведут?»

Я. «Кто их знает, я рассчитывал, что на 42-м году буду еще прапорщиком».

Наконец разговор стал общим, но из рассказов обо мне графа Булгари Вадковский узнал, что я имею большие связи в поселениях; Вадковский, сколько мог я заметить, глаз с меня не спускал все время и, когда я вышел спросить трубку, сказал графу: «Как Шервуд мне нравится, должен быть умный человек». Странно, что ему Булгари отвечал: «Да, весьма умный, но опасного ума, есть минуты, когда я его боюсь (mais d’un esprit dangereux, il ya des moments on je le crains)». Все время разговор был по-французски. Не успели мы отобедать, как пришли звать графа Булгари к графине Анне Родионовне Чернышевой, — она была в Ахтырке; я остался один с Вадковским. Немного изменившись в лице, он подошел ко мне и говорит:

«Г-н Шервуд, я с вами друг, будьте мне другом».

На что я ему отвечал, что мне очень приятно иметь удовольствие с ним познакомиться.

«Нет, я хочу, чтобы вы мне были другом, и я вам вверю важную тайну».

Я отступил назад и сказал ему: «Что касается до тайн, я прошу вас не спешить мне вверять, я не люблю ничего тайного».

«Нет, — сказал Вадковский, ударив по окну рукой, — оно быть иначе не может, наше Общество без вас быть не должно».

Я в ту минуту понял, что существует Общество, и, конечно, вредное, тем более что история и времена Кромвеля, Вейсгаубтов и Робеспьера мне хорошо были известны[204]. Я на это ему сказал: «Я вас прошу мне ничего не говорить, потому что здесь, согласитесь, не время и не место, а даю вам честное слово, что приеду к вам, где вы стоите с полком». (Он был поручик Арзамасского конно-егерского полка)[205].

Он мне отвечал, что — в самом Курске. Вадковский задумался, входит Булгари, и разговор наш кончился. Я, переговорив все с графом, в 7 часов вечера отправился, и, признаюсь, не без размышления и внутреннего волнения. Я любил блаженной памяти покойного императора Александра I не по одной преданности, как к царю, но как к императору, который сделал много добра отцу моему. Около 12 часов прибыл я в Богодухов и не успел войти на станцию, как вслед за мной подъехала карета, вышла молодая дама, вошла в комнату и, увидев меня, сказала:

— Как я счастлива! Это вы, господин Шервуд? Какими судьбами здесь?

Я отвечал, что проездом из Ахтырки.

— Я бы себе век не простила, если бы осталась на той станции ночевать, меня уговаривали, я не согласилась; вы бы проехали мимо и не знали бы, что я там; ночуем здесь?

Я ей сказал, что ночевать мне нельзя, но провести часа четыре с ней сочту за самые приятные минуты моей жизни. Перед отъездом я ее спросил, что она так задумчива.

— По двум причинам, — отвечала она. — Первая, — мне жаль с вами расстаться; я бы вам сказала и другую, но вы должны мне дать клятву, что никому в мире не расскажете, что я вам об этом говорила.

Я ей дал честное слово.

— Вот почему: я еду теперь к брату, боюсь я за него, бог их знает, затеяли какой-то заговор против императора, а я его очень люблю, у нас никогда такого императора не было, добр, любезен, — и при этом задумалась.

Я хотел расспросить ее подробнее.

— Да, — сказала она, — бог их знает, что они затеяли — что-то я очень грустна (je suis bien friste).

После незначительного разговора с ней я расстался[206]. Прибыв в город Вознесенск и исполнив поручение Гревса, я немедленно отправился в Одессу, рассчитывая, что мне будет оттуда гораздо лучше донести Государю обо всем, что я знал. Я остановился в доме Плахова и стал соображать, как лучше поступить, чтобы письмо мое дошло до Императора. Я придумал писать Его Величеству письмо, в котором просил прислать и взять меня под каким бы то ни было предлогом по делу, касающемуся собственно до Государя Императора, и подписался 3-го Украинского уланского полка унтер-офицер Шервуд, потом вложил письмо в другое, к лейб-медику Якову Васильевичу Виллие, прося его вручить приложенное письмо Государю Императору, уверив его, что оно ничего в себе не содержит предосудительного и послал его анонимом. Лейб-медик Виллие отдал письмо блаженной памяти Александру I.