Высокое погружение - Марина Даркевич

– Этого никто не знает. Но это верно, и ошибки быть не может. Поступившая в реанимацию девушка – действительно Зульфия Ерматова, только она теперь крашеная блондинка.

– Понятно. А адвокат не сказал, из какого оружия стреляли в девушку?

– Сказал. Из старого пистолета системы Токарева.

– Это который «тэтэ»?

– Да, он самый.

– Спасибо, Семёныч, – выдохнула Светлана. – Я поеду, пожалуй.

– Что за спешка такая сегодня?

– Я знаю, кто стрелял в Зульфию. И я знаю, что хотели убить не её.

– Погоди… Стой!.. Ну вот, что ты с ней будешь делать? – расстроился Москвин и стал набирать сотовый номер Атамановой.

*  *  *

А Зульфия той ночью действительно решила завершить процедуру смены имиджа, которую начала ещё в коттедже. В квартире уже было достаточно тепло – батареи отопления наконец принялись греть как положено, и девушка, не опасаясь замёрзнуть, скинула лишнюю одежду, оставшись только в трусиках-слипах. Изучив инструкцию на банке, она принялась делать своё тёмное каре светлым. Процесс затянулся надолго, но дело того стоило. Таинство превращения самой себя в блондинку виделось девушке восхитительным и даже каким-то мистическим, волшебным действом. Ей самой казалось, что этими манипуляциями она как будто отбрасывает отжившую часть себя, словно гусеница, которой пришло время превратиться в красивую бабочку. Укоротила волосы – и нет больше связи со страшными и пугающими традициями, буквально за считанные дни возвратившимися из средневекового ада. Выщипала брови – и стала независимой от мнения старших и свободной от их воли. Теперь нужно отправить в прошлое её не такую уж долгую, но странную и оказавшуюся столь горькой на вкус связь с Тилляевым… По иронии судьбы, волосы девушки становились по мере отбеливания странно похожими на Денисовы, приобретая тот самый цвет спелой пшеницы, который ей так всегда нравился. «Венгерка» давно потеряла форму, и теперь светлые локоны рассыпались по плечам, создавая ощущение лёгкости и свободы.

Денис так и не появлялся, а времени уже было больше двух часов ночи. Зульфия не хотела думать о том, что бывший её парень наверняка спит (спит, ага, как же!) со Светланой. Несмотря ни на что, злость, досада и ревность по отношению к возрастной актрисе по-прежнему продолжали периодически жалить её сердце, притом весьма чувствительно.

Волосы почти совсем высохли, и Зульфия в очередной раз, смотря на себя в зеркале, убедилась, что выглядит восхитительно… К тому же из одежды на ней сейчас был самый минимум. Как славно встать во весь рост и оглядеть себя в отражении полностью!

Из подъезда донёсся негромкий шум, как будто загремела связка ключей. Денис, что ли, вернулся? Ну, вернулся, что ж с того – ведь в эту квартиру он имеет полное право входить всегда, как только ему вздумается. Да, и второй комплект ключей вроде был у него сейчас.

Показываться бывшему парню в полуголом виде совсем не хотелось – ведь Тилляев теперь был всё равно что чужой, посторонний… И как это всё было глупо и нелогично!

Зульфия быстро защёлкнула лифчик, натянула джинсы, влезла в просторную светло-зелёную толстовку Дениса. Подошла к двери, посмотрела в глазок. Она едва не задала вопрос «это ты?», как то бывало много раз прежде. Особенно если вспомнить, что традиционный ответ Дениса был «несу цветы» – словно отзыв на секретный пароль, означавший, что юноша настроен на нежные поцелуи и дальнейшие взаимные изучения потайных уголков тела. Так было до знакомства с этой Тоней Парфёновой, будь она трижды проклята до седьмого колена вместе с её создателями…

Дверь открылась. На лестничной площадке (в прихожей) было темно, но Зульфия хорошо видела мужской силуэт – тёмный и высокий. Денис иногда добавлял себе роста, надевая полуботинки на поднятых каблуках, но сейчас эта обувь стояла на полке под одеждой. Со стороны комнаты по прихожей мазнул свет фар автомобиля, разворачивавшегося во дворе. Девушка успела увидеть, что силуэт приподнял в руке предмет довольно больших размеров, вроде бы упакованный в полиэтиленовый пакет. Послышался странный трескучий хлопок, будто разрывают что-то прочное, и прихожую озарила яркая оранжевая вспышка. В тот же миг сильнейший удар в живот сбил Зульфию с ног – словно бы ей с размаху впечатал в тело свой кулак сам Кинг-Конг. Дыхание прервалось, в голове пронёсся сноп искр, как от электросварки. А затем живот полыхнул безумной болью, словно бы у девушки внутри взорвалась атомная бомба. С трудом втянув в себя воздух, Зульфия завалилась на бок и подтянула к животу колени. Тронула ладонью ревущую вулканом рану и напоролась на что-то тёплое, липкое, страшное. Зловещий силуэт включил фонарь, осветил лежащую на полу фигуру, перебирающую ногами, и до ушей девушки донеслись ругательства. Злые, злорадные или радостные – это Зульфия уже вряд ли могла оценить. Тяжёлый и быстрый топот раздался по квартире. Через некоторое время щёлкнул замок входной двери – незваный и опасный гость ретировался.

Зульфия, не в состоянии сдержать хриплые стоны, пыталась съёжиться, сжаться как можно сильнее, словно бы таким образом удалось хоть как-то приглушить боль, рвущую живот изнутри. Девушка понимала, что в неё всадил пулю бандит или маньяк – так, как об этом постоянно пишут газеты. И что через несколько часов ужасных мучений она истечёт кровью в прихожей, и никто не сумеет её спасти.

Чтобы встать на колени, девушке понадобилось минут пять. Для этого пришлось одной рукой хвататься за этажерку у стены, а другую прижимать к животу. Из него что-то пыталось выскочить наружу, и было крайне необходимо удержать это внутри себя. Ещё минут семь-восемь ушло на то, чтобы прислониться к входной двери (Зульфии казалось, что она потратила по меньшей мере полчаса) и отодвинуть защёлку замка. Дверь открывалась внутрь, и когда девушка потянула её на себя, то потеряла равновесие и опрокинулась назад, спиной на пол. Боль была такая, что заставила Зульфию кричать без перерыва минуты две или три. Почти ничего не видя из-за темноты, сгущавшейся перед глазами, девушка переползла на спине ногами вперёд через порог прихожей и оказалась на лестничной площадке, освещённой тусклой лампой. По-видимому, кто-то услышал отчаянные крики – на других этажах защёлкали замки и засовы. Но Зульфия, страшась, что равнодушные или запуганные люди не рискнут выйти из квартир до утра, принялась слабеющей свободной рукой барабанить в чужие двери на своём этаже, с трудом перемещаясь по бетонному полу всё так же – спиной вниз. Другой рукой она изо всех сил зажимала рану, хотя прикасаться к животу было очень, очень больно.

«Девчонку убили!» – донеслось до Зульфии.

«Это про меня, наверное, – подумала девушка вяло. – Но вообще-то не убили вроде бы… Я ведь всё вижу и даже говорить могу».

И действительно, Зульфия ещё довольно долго воспринимала окружающее сквозь рвущую и тянущую боль. Она сначала просила вызвать «скорую», потом пыталась объяснить людям в белом и сером, что с нею произошло, а также требовала закрыть дверь, чтобы из квартиры ничего не пропало. Но она всего лишь воображала, что говорила вслух. На самом деле боль не давала ей отчётливо произносить слова, и до медиков, оперативников и соседей доносились лишь тихие стоны и всхлипы.