Все меняется - Элизабет Говард

После чая играли в «чудищ с фонариком», а это значило, что свет повыключали везде, куда только смогли дотянуться. Няня не выходила из кухни, родители – из гостиной Полли, куда детям все равно вход был строго запрещен, так как там творилось множество тайных событий. Несколько часов подряд дети носились по дому, вооружившись фонариками, которые раздала всем Элайза.

Правила игры оставались полнейшей загадкой не только для стороннего наблюдателя, но и порой для игроков помладше – особенно для Эндрю, который, не выдержав, расплакался от такой несправедливости в стенном шкафу.

– Зато, может, их раньше начнет клонить в сон, – заметил Арчи. Долгая поездка за рулем утомила его, разнылась больная нога. Он с наслаждением вытянул ее перед большим дровяным камином. Она сейчас в Суррее, у своих родителей, подумал он. Не надо думать о ней. – Какой уютной ты сделала эту комнату, Полл.

Здесь было тепло, приветливо светились лампы, огромные окна скрывались за шторами из зеленого бархата, одну стену целиком занимали полки с книгами, крапчатые обои на остальных имели оттенок морской волны.

Джералд объявил, что не побоится бросить вызов мраку, чтобы добыть лед.

– Нам всем не помешает выпить чего-нибудь покрепче перед сном.

– Лично я просто ложусь спать, дорогой Джералд. Придется тебе довольствоваться поцелуем на ночь, – она стояла на коленях на полу у окна и вместе с Полли вскрывала картонные коробки с украшениями.

Но когда Джералд вернулся из «определенно полярной экспедиции» со льдом и смешал им всем крепкий живительный эликсир, они дружно уселись у огня, чтобы насладиться им. В комнате надолго воцарилось уютное молчание, и Джералд задумался о том, как хорошо было бы видеть в доме еще больше детей, как очаровательна Полли, на медных волосах которой играет отблеск огня, и принесет ли хоть какой-нибудь доход лесной питомник, который они заложили вместе с Саймоном, поскольку сдача дома в аренду едва окупала расходы…

Полли думала о том, как чудесно видеть рядом Клэри и Арчи и как грустно, что они живут настолько далеко, и Клэри стала чуть ли не чужой – главным образом потому, что ей, Полли, не выбраться отсюда: оставить детей на няню можно с тем же успехом, что и на Джералда, который, что бы он там ни говорил, не в состоянии справиться в одиночку и с домом, и с детьми, и со своими планами приведения в порядок земельного участка. Как часто бывало в такое время года, она вспоминала Кристофера в его монастыре и надеялась, что он доволен этой жизнью. Вспоминала время, проведенное с ним в фургоне, когда у него еще была обожаемая собака и он хотел любить ее, Полли. К счастью, все довольно быстро кончилось, и больше он об этом никогда не упоминал. Она вспомнила отца и то, каким изможденным он показался ей, когда приезжал в прошлый раз. Джемайма рассказала ей о последовавшем ужине с Эдвардом и Дианой: по крайней мере, хоть какое-то движение в сторону примирения…

Клэри думала о том, как это чудесно – не быть главным ответственным за Рождество. Она поможет, само собой, но будет делать только то, что ей скажут. Полли удивительная. Она все организовала и при этом выглядела так, будто не сделала вообще ничего. Вот у нее есть шарм, а милому Арчи так не повезло, что у меня его нет ни капли, размышляла она. Утром, еще дома, она собрала волосы в прическу, но шпильки вывалились, и чем больше она старалась подобрать волосы обратно, тем больше прядей свисало. Когда выпала очередная шпилька, Арчи протянул руку и ласково растрепал остатки прически. «Вот так мне нравится», – сказал он, и она ощутила такой прилив любви к нему, что покраснела.

Все это немного похоже на прежние рождественские праздники в Хоум-Плейс, только без миссис Тонбридж и Айлин, чтобы хлопотать по хозяйству. Теперь нам все приходится делать самим. И это, пожалуй, замечательно для нас, но наверняка ужасно тяжело для старшего поколения – людей в возрасте бедной тети Вилли и даже Зоуи. Эта перемена стала одной из вроде бы незначительных, явившихся вместе с «государством всеобщего благосостояния» и правительством лейбористов. Приход мистера Макмиллана ничего не отменил, хотя у тех, кто богат, остались, само собой, прежние преимущества. Клэри задумалась, изменилась ли в итоге к лучшему жизнь всех людей, которые раньше были в услужении. И Арчи, и ее отец всегда поддерживали левых, хотя папа никогда особо не распространялся об этом; папа так замечательно умел понимать чужую точку зрения, что зачастую соглашался с теми, кто вовсе не был на его стороне, а Арчи почти никогда не говорил с ней о политике, хоть и читал «Обсервер» и «Манчестер Гардиан» каждую неделю. Жизнь женщин якобы улучшилась. Он обратил ее внимание на то, что пэрство в палате лордов дается на всю жизнь. «Баронесса Кларисса Лестрейндж заняла свое место в Парламенте на прошлой неделе, и ее первая речь, посвященная образованию детей, получила теплый прием…» Но нет: она станет драматургом, вступит, как называл это Арчи, в клуб, куда открыт доступ лишь творческим людям…

Арчи с благодарностью принял бокал, заново наполненный Джералдом. Он оказался идеальным хозяином, он все предвидел. И явно обожал Полли. А еще, думал Арчи, тайно влюблен в уродливую старую развалину, которую унаследовал. Ему вспомнилось, как Полли говорила, что ей хочется сделать дом прекрасным, и даже если этого она никогда не добьется, она уже сумела создать в нем уголки роскоши и комфорта. К примеру, их с Клэри комнату. Она была заново окрашена и оклеена обоями, полы устилал ковер оттенка мха, розовые шторы по цвету совпадали с розами, взбирающимися на широкие трельяжные решетки на стенах – судя по виду, обои были французскими. Полли объяснила, что в этой спальне они решили разместить гардеробную для невест, а пока это их лучшая комната для гостей. «Я просто не могла не попытаться сделать ее под стать им», – сказала она. И украсила комнату, как она выразилась, «интерьерными картинами» – безупречно и тщательно выписанными маринами и пейзажами, а также одним из наименее мрачных семейных портретов – «Леди Агата Барстоу», в вечернем платье из голубой тафты, с душераздирающе тонкой талией. Леди на портрете – фарфоровая кожа лица, голубые глаза чуть навыкате, крошечный темно-красный ротик и легчайший намек на второй подбородок – взирала на комнату совершенно безучастно. «Людям из агентства она нравится, потому что у нее титул, – пояснила Полли. – Вдобавок к комнате прилегает туалет с унитазом и раковиной, какого у нас самих нет».

Полли определенно старается изо всех сил, думал он, но огромный, широко раскинувшийся дом все равно большей частью пустует, верхние коридоры ведут к целым рядам спален разной степени ветхости. Этот дом построили в расчете на приемы для целой толпы праздных гостей и армию слуг. Полли как-то обмолвилась, что няня – единственная, кто по-настоящему хорошо знает расположение здешних комнат.

Немного погодя, после того как Полли и Клэри ушли укладывать детей, Джералд тоже сказал, что пойдет узнать, не нужна ли какая-нибудь помощь. Арчи остался у огня с заново наполненным бокалом и мысленно еще раз вернулся к ней. Подонком и сволочью – вот кем он был, и пьеса Клэри ясно дала ему это понять. Она произвела на него впечатление: Клэри обошлась со всеми тремя персонажами по справедливости, у нее оказался подлинный дар выстраивать диалог, и она сумела до самого финала сохранить напряжение, в условиях которого, как считал Арчи, все они существовали до сих пор. Ему-то хорошо, думал он. Он никогда и не переставал любить Клэри, а вот та, другая, осталась ни с чем. Пьеса пробудила в нем явное чувство вины, и он уже в сотый раз повторял: она еще очень молода, она перегорит и переживет, большинство людей начинают взрослую жизнь с неудачного романа – взять хотя бы его и Рейчел, к которой он так долго питал столь сильные чувства. И все они мирно отошли в прошлое.