Заклинательницы ветров - Робин Хобб

Серые мчались во весь опор. Ки видела перед собой только дорогу и их мокрые серые спины. Они сами загонят себя до смерти. Если только один из них не поскользнется и не сломает ногу…

Лес начал редеть. Несущийся фургон миновал две небольшие фермы, выстроенные на просеках, сам же большак сделался заметно шире, и было заметно, что здесь по нему ездили достаточно часто. Ки и сопровождавший ее разрушительный шторм ворвались в какие-то пахотные угодья. Ки видела, как сражавшиеся ветры мимоходом опустошали поля. Буря пожинала хлеба; чудовищный град убивал скотину, застигнутую на выгоне. Ни люди, ни дины не смели высунуться за дверь. Видимо, все чувствовали, что ураган был особенный. Ки очень сомневалась, что хоть кто-нибудь видел ее фургон или слышал, как громыхали колеса. Все звуки заглушали раскаты грома, почти непрерывно сотрясавшие небо и землю.

Безумная скачка между тем замедлялась. Пена клочьями повисала на ремнях сбруи и текла по бокам тяжеловозов. Даже сквозь рев бури Ки слышала, как отдувались несчастные кони. У Ки разрывалось сердце от жалости. Они будут скакать, пока не упадут замертво, – и ради чего?

Она была бессильна их спасти…

Тут Ки ощутила, что Дреш обозревает происходящее, пользуясь ее зрением. Каким образом она это поняла, Ки не взялась бы объяснить. Однако она вполне явственно чувствовала, что чародей близок к изнеможению и старается воспользоваться ее жизненной силой. Ки пришла было в ярость от такого самоуправства, но ярость быстро утихла, ибо была бесполезна, а стало быть, и бессмысленна. Он поступал с нею так же, как она – со своими конями. Некоторое время она гадала, зачем ему понадобилось еще и ее зрение, но потом ее руки налились неожиданной силой и в который уже раз задвигались сами собой. Ки обнаружила, что встает и что есть мочи натягивает вожжи, придерживая серых. Когда, наконец, ей (или Дрешу?) удалось заставить их свернуть на изрытый заброшенный проселок, пена возле удил была уже розовой. Ки сейчас же сообразила, что дорога должна была привести их прямиком в Карн-Холл. Место назначения груза оказалось ближе, чем она себе представляла.

Битва ветров разгорелась с удвоенной яростью. Ледяной вихрь дважды прорывал оборону, причем один раз – с такой силой, что Ки швырнуло спиной о дверцу кабинки. Око бури истаивало, съеживаясь на глазах. Серые уже чувствовали ледяное дыхание, касавшееся их морд. По пустой грузовой платформе гулко барабанил град. Ки чувствовала, что у Дреша совсем не остается сил… Что же их ждет? Ки предпочитала об этом не думать.

Но вот изрытый проселок в очередной раз повернул, и впереди замаячил Карн-Холл. Он показался Ки сломанным зубом, торчащим из обомшелого черепа. Каменная кладка, когда-то белая, позеленела от времени, плесени и небрежения. Наверху главной башни понемногу рушились изгрызенные временем подоконники. Двор сплошь зарос травой и кустами, а возле стен ютились деревья. Ни одна ветка на них, впрочем, не шевелилась. Порывы ветра их не достигали. Упряжка влетела в магический круг, защищавший Карн-Холл ото всех внешних воздействий, словно в омут спокойной воды. Буря, неотступно гнавшаяся за фургоном, осталась, наконец, позади. Собравшись с силами, Ки остановила измученных тяжеловозов, благо у них уже не было ни сил, ни желания сопротивляться ее воле. Они трусили какое-то время, все медленнее, и, наконец, замерли, опустив головы. Было видно, как дрожат у них колени. Ки выронила из стертых, натруженных рук насквозь мокрые вожжи. Ее трясло не меньше, чем загнанную до полусмерти упряжку. Согнувшись вдвое, она опустила всклокоченную голову на колени. Ее обнимала тишина, благословенная тишина. Внутрь волшебного круга не проникал даже рев ветров, по-прежнему сражавшихся снаружи.

Когда, наконец, Ки подняла голову и посмотрела кругом, она увидела, как удаляется, понемногу стихая, упустивший добычу шторм. Деревья Карн-Холла по-прежнему высились во всей своей осенней красе, но за пределами Дрешевой сферы влияния немало гордых исполинов превратилось в жалких калек. Последние листья опадали наземь, как слезы. Ки померещилось, будто ее лица на миг коснулось знакомое благоухание. Но, прежде чем она успела что-либо сообразить, все исчезло.

Ки спустилась на землю, с трудом заставив двигаться непослушное тело. Негнущиеся пальцы едва справлялись с залубеневшими пряжками. Кожа ремней была горячей и мокрой, металл – скользким от пены. Ки расстегивала сбрую и попросту роняла ее наземь. Несчастные серые стояли безучастно, не двигаясь с места.

Потом Ки расслышала изнутри фургона глухие удары. Она проковыляла туда, кое-как взобралась на сиденье и растворила дверцу кабинки. Оказывается, это тело молотило в дверь каменными окончаниями рук. Голова Дреша валялась на полу, скатившись туда с постели во время бешеной скачки. Из одной ноздри протянулась тонкая ниточка крови. Лицо было серое, глаза ввалились и потускнели.

– Скажи тем, в доме, чтобы забрали меня, – прошептал он. И попытался облизать кончиком языка пересохшие губы. Ки заметила на полу кабинки отколовшийся кусочек каменного основания.

– Мы здесь, господин!.. – раздался сзади знакомый голос. Глазки-Бусинки!.. Ки слишком выдохлась, чтобы вздрогнуть от неожиданности. Она только посторонилась, пропуская старуху вовнутрь. И неуклюже соскочила наземь с подножки. К замученным коням уже спешили конюхи с сухими чистыми тряпками. Ки открыла было рот, чтобы предупредить – к норовистому Сигурду мало кто, кроме нее, мог подойти безнаказанно, – однако злой конь стоял смирно, не думая противиться заботливым рукам слуг.

– Вот уж воистину чудеса так чудеса, – пробормотала Ки себе под нос. Дверь дома была приоткрыта. Ки подошла к порогу и оглянулась на свой фургон. Там уже копошились неведомо откуда взявшиеся слуги; они как раз доставали из кабинки своего расчлененного господина, а Глазки-Бусинки строго за ними надзирала. В обычное время Ки пришла бы в неописуемую ярость при виде каких-то чужаков, роющихся в ее фургоне, как в своем кармане. Теперь она чувствовала лишь облегчение.

Сквозь приоткрытую дверь был виден большой камин, в котором горело жаркое, такое гостеприимное пламя. Ки вступила в прохладную полутьму прихожей, а потом, сквозь еще одну дверь, – в уютный и теплый чертог. Там обнаружился низкий стол, сплошь заставленный едой и питьем, а вокруг лежали мягкие подушки и роскошные, прихотливо окрашенные шкуры. Ки почувствовала, что эта благодать притягивает ее, как свеча притягивает мотылька. Она без сил опустилась на подушки и налила себе вина в бокал, вырезанный из цельного куска хрусталя. От первого же глотка по телу разбежалось чудесное тепло. Сколько времени минуло с тех пор, как она последний раз спала?.. Ки решила на минуточку закрыть глаза и опустила голову на подушку…

– …так и дрыхнет прямо здесь, господин, точно грязная шавка, посреди лучших покоев! Со вчерашнего вечера!.. Она вела себя, господин, прямо как…

Ответ прозвучал невнятно, и Ки его не расслышала. Открыв глаза, она приподняла отяжелевшую голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как исчезают за углом обширные черные юбки. Дреш стоял в дверях. Он показался ей необычно высоким… ну да, ведь его голова снова была там, где ей и полагалось находиться. Насмешливо улыбнувшись Ки, он поднял руки, слегка потер запястья, пошевелил пальцами и сказал: