Ищи врагов среди друзей - Максим Гарин

– Что все это значит? – тихо спросила Тамара под раскаты Пузырева мата. – Что ты затеял?

– Понятия не имею, – так же тихо ответил Дорогин. – Я просто тяну время. Авось что-то подвернется.

– Мне страшно, Сергей.

– Тише. Мне тоже.

Пока наверху происходили все эти драматические события, внизу, в подвале, Владлен Михайлович Самарин аккуратно выбил трубку о край полки, подошел к Мартыну, низко наклонился над ним, заглянул в лицо и участливо спросил:

– Больно?

Мартын попытался приподнять голову и снова бессильно уронил ее на грудь.

– Ах да, – сказал Владлен Михайлович, – прошу прощения.

Он взялся твердыми, как железо, пальцами за уголок пластыря и резко рванул его на себя. Голова Мартына тяжело мотнулась, и он издал протяжный хриплый стон.

– Пристрели, – прохрипел он. – Прошу, пристрели.

– Ну вот, – с огорчением сказал Владлен Михайлович, – так уж сразу и пристрели. Что же вы, Станислав? Так рвались посмотреть, что в этих ящиках, а теперь – пристрели? Нельзя же так, в самом деле. Неужели вам совсем не интересно узнать, из-за чего вы затеяли свой безумный штурм? Или вы знали это с самого начала?

Мартын сделал над собой нечеловеческое усилие, поднял голову и заглянул в глаза Владлену Михайловичу. Глаза Самарина были широко распахнуты, словно от большого удивления, но в них плясал холодный дьявольский огонь, и Мартын понял, что терять ему нечего. Все было потеряно в тот самый миг, когда он вышел на освещенный прожекторами причал из-за ржавого металлического бака.

Мартын выдавил из себя хриплый, больше похожий на стон смешок и сказал, с трудом ворочая распухшим от жажды, искусанным языком:

– Золото, бриллианты…

Владлен Михайлович стремительно разогнулся и легко прошелся по подвалу, потирая ладони. Он едва не пританцовывал.

– Чувство юмора – отличная вещь, – сказал он, останавливаясь возле ящиков. – Я рад, что вы не утратили его даже в столь трудной для вас ситуации. Посмотрим, хватит ли вашего чувства юмора до конца.

Он легко присел и взялся за запор одного из ящиков.

– Открыть? – спросил он у Мартына. – Или все-таки не надо? Подбросим монетку?

– Кончай, – прохрипел Мартын. Ему было плевать на ящики: в мире не осталось ничего, кроме боли. Он и не подозревал раньше, что бывает такая боль. Раньше он многого не подозревал например того, что в последние минуты своей жизни найдет в себе силы иронизировать. – Сам подумай, какая мне теперь разница?

– Как какая? – искренне удивился Владлен Михайлович, отстегивая один пружинный запор и берясь за собачку второго. – Что значит – какая разница? Должен же человек знать, за что умирает!

Должен же человек хотя бы под занавес узнать, за что он отправил всех своих приятелей гнить на дне затона и кормить собой бычков?

– Не всех, – прохрипел Мартын. – Даже не надейся. Ты еще кровью рыгнешь, обещаю.

– Думаю, что вы ошибаетесь, Станислав, – с безукоризненной вежливостью сказал Самарин. – Всех. Всех до единого. Так открыть ящик?

– Да пошел ты, – хрипло огрызнулся Мартын. – Делай что хочешь, только кончай побыстрее и убери отсюда свою поганую рожу. Дай помереть спокойно, козел.

– Помереть спокойно не получится, Станислав, – равнодушно сказал Владлен Михайлович. – Вы заставили меня нервничать, вы повредили мою собственность, вы, в конце концов, меня предали – и вы хотите спокойно умереть? И не надо грубить. Вам все равно не удастся разозлить меня настолько, чтобы я вас застрелил. Сделать вам еще больнее я могу, а вот убивать не стану. Вам кажется, что больнее уже не бывает? Бывает, уверяю вас. И смерть ваша будет страшной… А хотите морфия? Одна инъекция, и вам полегчает. У меня есть. Хотите?

Мартын молчал, борясь с собой. Умом он понимал, что никакого морфия нет и быть не может, а если бы и был, то Самарин скорее проглотил бы его вместе со шприцем, чем ввел ему, но превратившееся в сплошной комок нестерпимой боли тело кричало криком, требуя облегчить невыносимые страдания. Мартын вдруг начал дрожать, на лице снова выступил пот и медленно заструился по щекам, смывая грязь и превращая лицо в причудливую и страшную маску.

– Хотите? – повторил Самарин, вынимая из внутреннего кармана пиджака наполненный одноразовый шприц и поднося его к самому лицу Мартына.

– Да, – сдаваясь, прохрипел Мартын. – Да, черт возьми! Умоляю… Что угодно… Все, все возьми…

– Что – все? – спросил Самарин, умело накладывая на его руку повыше локтя резиновый жгут. – И потом, у меня все есть, знаете ли.

Он ловко вогнал иглу в вяло вздувшуюся вену и нажал на поршень, выдавливая из шприца прозрачный раствор. Мартын, тяжело дыша, запрокинул голову на спинку стула, предвкушая облегчение. Ему вдруг подумалось, что ему ввели вовсе не обезболивающее, а яд или тот же морфий, но в смертельной дозе, но это была конечно же чепуха: у Самарина явно имелось в запасе что-нибудь особенное.

Боль начала утихать. Мартын с растущим удивлением прислушивался к своим ощущениям: да, несомненно, Самарин ввел ему морфий или какое-то другое обезболивающее средство.

– Хорошо? – спросил Владлен Михайлович, внимательно следивший за выражением его лица. – Да, вижу, что хорошо. Теперь можно и поговорить.

– Какие теперь могут быть разговоры, – хитро ухмыльнулся Мартын. – Я же сейчас засну.

– Да ничего подобного! Вы что же, думали, что это и вправду морфий? Господь с вами, Станислав, за кого вы меня принимаете? Что я – наркодилер?

Конечно, этот препарат обладает некоторым анестезирующим действием, но, увы, очень кратковременным. Главное же его назначение – поддержать организм, не дать человеку впасть в беспамятство.., в спасительное беспамятство, я бы сказал. Это хороший препарат, очень дорогой. Так как насчет ящиков? Посмотрим, что в них?

– Боже, какая же ты мразь, – медленно сказал Мартын. – Где были мои глаза, когда я с тобой связался?

– Это некорректный вопрос, – заметил Владлен Михайлович. – Правильнее было бы спросить по-другому: где были ваши мозги, когда вы затеяли это вооруженное нападение? И потом, что вы мне все время тычете? Я с вами свиней не пас. Так как, открыть ящик?

– Да, черт возьми! – выкрикнул Мартын. – Да!

Открой! Похвастайся! Подавись! Чтоб ты сдох, пропади ты про…

Он замолчал на полуслове, задохнувшись и потеряв дар речи, потому что Самарин открыл ящик, откинул в сторону кусок какого-то грязного брезента, запустил руку в ворох стружек и с усилием вынул из ящика тускло блеснувший длинный, тяжелый слиток.

– Бриллиантов, к сожалению, нет, – сказал Владлен Михайлович, – только золото. Триста шестьдесят восемь килограммов червонного золота высшей пробы, и вам почти удалось наложить на них лапу. Каково?