Горячая "холодная война". Юг Африки (1960-1990 гг.) - Владимир Шубин

Однако, возможно, ядерная угроза сыграла определенную роль в отношениях Претории с Мапуту. По словам Виейры, в период, предшествовавший подписанию Соглашения Нкомати (о нем речь пойдет ниже), ни одна из ядерных держав не готова была предоставить Мозамбику «зонтик» от такой угрозы. После того, как этот вопрос мозамбикцы обсудили с министром обороны Д. Ф. Устиновым и с руководством КГБ, Москва направила в Мапуту делегацию, которая, однако, лишь заявила: «Все знают, у нас [то есть у советского ВМФ] есть ядерное оружие в районе Индийского океана», однако ничего не сказала о «возмездии» в случае нападения на Мозамбик[692]. Поэтому мозамбикское руководство «рассредоточило правительственные органы, чтобы обеспечить выживание государства, если Мапуту будет разрушен»[693].

Виейра подчеркивает, что, подписав Соглашение Нкомати, Претория впервые согласилась с запретом на производство и использование ядерного, химического и бактериологического оружия[694]. Действительно, расистский режим не использовал созданные им атомные бомбы, но применял химическое оружие в Анголе и продолжал производить несколько видов оружия массового поражения и после Нкомати.

Другой вопрос, по которому до сих пор высказываются разные мнения, – это трагическая гибель Саморы Машела. Президентский Ту-134, пилотируемый советским экипажем, разбился 19 октября 1986 г. возле местечка Мбизини на территории ЮАР, но в непосредственной близости от мозамбикской границы. Многие, включая представителей СССР и Мозамбика, полагали, что самолет был уведен с его курса ложным приводом, установленным на южноафриканской территории[695]. Об этом автору говорил четверть века спустя и Ж. Чиссано[696]. Но полной картины трагедии нет до сих пор. После прихода к власти президент ЮАР Джекоб Зума пообещал возобновить расследование.

И хотя об этом говорилось и ранее, хотелось бы надеяться, что на этот раз все свидетели (а важнее всего, виновники) происшедшего, как прямые, так и косвенные, будут установлены[697].

Это тем более необходимо, потому что все еще появляются странные, а лучше сказать, грязные домыслы на этот счет, причем, казалось бы, из серьезных источников. Примером тому являются мемуары Жасинто Соареша Beлозу, бывшего члена Политбюро ФРЕЛИМО, который с 1975 г. по 1983 г. возглавлял спецслужбы Мозамбика, в том числе на посту министра безопасности. В них он попытался возложить ответственность даже не на советский экипаж, как это сделал режим Претории, но на руководство СССР. Be лозу пишет, что поскольку Машел «предал советский лагерь», сделав выбор в пользу «либерализации экономики и общества», он был «обречен»[698]. Он предположил, что «ультрарадикалы» от режима апартеида и с «Востока» имели общие интересы и участвовали в «операции по ликвидации Саморы Машела»[699]. По его словам, «неопознанное лицо» с «Востока» что-то сделал с этим самолетом на аэродроме в Мбале в Замбии[700], и «вполне вероятно», что этот человек был завербован спецслужбами ЮАР для осуществления «операции Мбизини»[701].

Просто немыслимо, как бывший член высшего руководства Мозамбика и шеф безопасности (ныне, кстати, крупный бизнесмен) может делать такие заявления. Действительно, Москва иногда критически относилась к действиям Машела (хотя и не делала это публично), но напротив, прежде всего к его излишне радикальной внутренней политике. Но какие бы разногласия ни существовали, это были разногласиями между друзьями и товарищами и никто в Советском Союзе не считал президенты Мозамбика «предателем» и советское руководство было потрясено его гибелью. Позднее, после визита в СССР нового президента Жоакима Чиссано, М. С. Горбачев сказал на заседании Политбюро 6 августа 1987 г.: «Будем его поддерживать… Он эрудированный человек, в отличие от Машела реалистичен. Чиссано просил отнестись с пониманием, если они там будут идти на компромисс с империалистами в экономических делах. Это, мол, не меняет их принципиальной линии»[702]. Таким образом, Москва, тем более в «горбачевский период», не возражала против «либерализации экономики и общества», хотя, скорее всего, предпочла бы использовать термин «демократизация».

Что же касается измышлений Велозу, то возможно, причины их нужно искать в его собственной биографии. В марте 1963 г. Велозу, тогда летчик португальских ВВС, вместе с другим белым мозамбикцем Жоао душ Сантуша Ферейрой, перелетел из Мозамбика в Танганьику, чтобы вступить в ФРЕЛИМО. Однако через несколько недель они были депортированы в Египет. Марселино душ Сантуш сказал Максудову, что он доверяет им, и что это было сделано ради их же безопасности, поскольку они могли быть депортированы из Дар-эс-Салама обратно в Мозамбик[703]. Но когда Максудов встретился с Велозу и Феррейрой, он был удивлен их негативным отношением к ФРЕЛИМО: «Мы поняли в Дар-эс-Саламе, что ФРЕЛИМО – организация, неспособная возглавить национально-освободительную борьбу»[704].

Перемены в СССР в период «перестройки» сказались на роли Москвы в Мозамбике, как и в других странах Африки. По мнению С. Виейры, уже в 1986 г. «было не очень трудно прийти к выводу, что ветры октября [1917 г.] превратились в легкий бриз»[705].

Вряд ли с этим можно согласиться, поскольку радикальные перемены в политике Горбачева произошли позднее, в 1988–1989 гг., но, может быть, на расстоянии эти перемены были заметнее. Так или иначе, политические связи между Москвой и Мапуту продолжали развиваться и в этот период, тем более, что перемены в обеих странах шли в сходных направлениях, хотя в обоих случаях остается вопрос, в какой степени они были предложены (или навязаны?) извне. Однако кризис в Советском Союзе, а затем и его «коллапс» не позволил нашей стране (в отличие от анголо-намибийского урегулирования несколькими годами ранее) играть заметную роль в переговорах между правительством ФРЕЛИМО и РЕНАМО, которые завершились подписанием в Риме в октябре 1992 г. «Полного мирного соглашения».