Беломорские старины и духовные стихи. Собрание А. В. Маркова - Автор Неизвестен

Говорит-то Грозен царь Иван Васильёвиць:

«Ты любимой мой, ты шурин, ты Никита свет Романовиць!

Ай обрадовал теперь моё да ретиво́ серьцо,

Воротил ты у миня сына единого,

Ай того ли у мня мла́дого царевиця

155 Ай по имени Фёдора Ивановиця,

Дорогую ты мою круглу жимцюжинку,

Виноградную нали́вну, сладку ягодку,

Мла́дого ты Фёдора-цяревиця!»[160]

38. СМЕРТЬ ИВАНА ГРОЗНОГО[161]

Ише было-то во матушки во нашой в каменно́й Москвы,

Как у нас во дворьци у царя белого,

Царя Грозного Ивана у Васильевиця:

Приходила тут ему да скора смерть,

5 Скора-та смерть матушка престрашная.

Ище стал-то он Грозен царь Иван Васильевич понема́гивать,

Розболелсэ-то он тут скоре́шенько.

В головях-то у ёго стоит Фёдор-от цяревиць млад,

Во ногах-то сидит Настасья-царевна.

10 Сидят они, сле́зно уливаютце.

Говорит им Грозной царь Иван Васильевич:

«Уж ты милой мой младой цяревиць млад!

Как когда-то я помру, да когды Бог велит,

Вы поло́жьте-тко мне-ка в гроб-от, мне,

15 Положьте-ко вы да мой-от стра́шон мець;

Понесут-то моё да тело белое —

Православны-ти люди всё ужа́хнутце,

Вси солдатушки тут да приросплацютьце.

Хошь и звали меня да всё я — Грозной царь,

20 Пожалеют-то меня да вси солдатушки:

Как до их-то я был, да всё не грозной был,

Всё не грозной был, да всё я милосьлив,

Всё я милосьлив да всё я жалосьлив».

Как во ту пору было́, во то время,

25 Понесли царя да во Божью́ церьковь.

Вси иду́т солдаты, сле́зно пла́цют-то,

Во полках солдаты прицитают тут.

Как един солдат-от на цясах стоял,

На цясах стоял да сле́зно плакал он;

30 Как ударили да в большой колокол,

Говорил солдат да таковы реци:

«Росьпрекрасно ты да моё де́ревцё,

Моё деревцё да кипарисноё;

Уж ты ягодка моя смородинка,

35 Виноградная да моя сладкая!

Ты когды росла да когда вызрела,

Во каку пору да ты повыросла,

Во како́ же лето ты повы́здрела?

Ты розы́ньсе-ко да мать сыра земля!»

40 Он приплакиват, сам выговариват:

«Ты роскройсе-ко, да дорога парця!

Ты востань-ко, седь, да православной царь,

Православной царь да царь ты белой наш,

Царь ты белой наш Иван Васильёвиць!

45 Ты востань, востань да ко солдату мне,

Ко солдату мне всё к новобраному;

Посмотри-ко ты да на солдатика:

Во слёзах стою да слово молвлю я,

В возрыданьици да рець гово́рю я;

50 Как реву-ту я, да как река тече́т,

Говорю-ту я, да как ведь гром гремит.

Уж ты стань, востань да посмотри на нас,

Посмотри на нас да ты на те полки,

Шьчо на те полки всё на солдацькия,

55 На свою-то ты да на арьме́юшку:

Хорошо у тя они уря́жоны;

Они вси у нас да по фрунту́ стоят,

Они вси стоят да оружьи́ дёржа́т,

Оружья́ держат да во своих руках,

60 Во своих руках да по своим полкам,

По своим полкам да по уц́еньицям,

По уц́еньицям — да ко войны́ уцят,

Ко войны уцят, да во поход пойдут,

Во поход пойдут, — да они вси ревут:

65 Споминают всё да царя белого,

Шьто того ли царя Ивана да Васи́льёвиця».[162]

39. СМЕРТЬ МИХАЙЛЫ СКОПИНА[163]

Поежает Скопи́н-от, да князь-от Михайло Васи́льёвич,

Поежает Ско́пин-от за Москву-реку.

’на наказывает Скопи́ну-ту родна матушка,

Родна матушка ему, ему молода жона:

5 «Уж ты душенька Михайло да ты Васильёвич,

Уж ты тот ли князь да Ско́пин-от!

Ты не езьди, Скопи́н, да за Москву-реку:

Там поставят тебя-то — ведь не за пир зовут,

Не за пир тибя зовут-то, не пировать с тобой,

10 Они тебя — держать всё хресьника

У того-то у князя у московського.

Ты одёржишь своёго хошь восприемьника».

Говорит ёму да родна-та да ево матушка:

«Ты не пей-ко-се у их да зелёна́ вина,

15 Ты не кушай-ко у их всё есвы саха́рныя:

Да уходит тебя кума, да доць Малю́тьёва».

Он не слушает наказу-ту ро́дной матушки,

Родной матушки наказу-ту, молодой жены;

Поежаёт-то Ско́пин-то князь Михайло свет Васильёвич,

20 Он берёт, берёт коня-та всё богатырьского,

Он уехал за матушку за Москву-реку.

Приежает ко князю-ту ко московському;

Да стречяют Скопина́-та князя Михайла Васильёвича,

Да стречают ево на широкой светлой улици,

25 Приглашают ево всё ’поче́сён пир;

Да идёт-то Скопи́н князь Михайло Васильёвич,

Он идёт-то да ничево-то всё не думает;

Одёржал же он своё́го восприемника.

Собираёт князь на радосьти тут почесён пир,

30 Он почесён-от пир да он на весь на мир:

На своих-то на князье́й да он на бо́яров,

Для того-то собират больше Скопина́ кума́,

Для того ли-то князя Михайла Васильёвича,

Да садит он ево всё во большо́ место

35 Во большо́ ево место да ише всё к собе.

Ише тут ведь бояра всё зло подумали;

Розговорили они да всё княгиню тут,

Насыпа́ли в стокан ёму зелья лютого;

Подносила кума всё ему крестовая.

40 Выпиваёт Скопи́н, ничево не думаёт;

Загорело у ево скоро ретиво́ серьцо;

Выходил-то он ведь скоро ис цёсна пиру,

Говорил-то он кумы-то своей крестовою:

«Уж ты гой еси, кума ты моя крестовая!

45 Опоила ты, всё ты меня, безбожниця,

Опоила меня ты да зе́льём лютыим,

Ты злодейка-кума, ты да зьмея лютая,

Зьмея лютая ты, да доць Малю́тина,

Доць Малютина ты, да всё Скурлатова.

50 Отьвези ты миня, да кум крестовой мой,

Ко своей-то[164] отьвезти меня к ро́дной матушки.

Ишше я-то на вас-то да зла не думаю:

Уходила миня кума-злодейка зла,

Да злодейка-та зла, да доць Малютина».

55