Фотограф смерти - Екатерина Лесина

Парень ответил сразу:

– Вместе.

– Тогда вернись домой.

– Не могу. Не сейчас.

– А когда?!

Ее крик поднял в воздух ворон, и эхо подхватило их хриплые голоса.

– Неделя. Две максимум. Я должен понять, что случилось. А потом… потом все будет так, как хочешь ты. Никаких исчезновений. Вообще никаких нарушений режима. Я даже мотоцикл продам. Жизнью клянусь.

Она поверила, потому что ей очень хотелось верить. Она не знала, были ли истоки этого желания в любви к Артему, либо же в страхе оказаться смешной, либо же в страхе ином: в признании совершенной ошибки, но Людмила получила обещание. А к обещаниям она относилась крайне серьезно.

Фирм в собранном ею списке было пять. Она могла бы вычеркнуть по крайней мере три из них и вычеркнула бы, веди Артем себя иначе. Вот и сейчас он поспешил попрощаться. Его терпения хватило лишь на то, чтобы проводить Людочку до машины. Уже в салоне она подумала, что, возможно, матушка была права и Артем – не самая лучшая партия. Но Людочка не любила и не умела отступать.

Парень появился к вечеру. Елена не сразу обратила на него внимание. Говоря по правде, весь этот день она была рассеянна и если на что-то отвлекалась, то на тянущую боль в руке. Эта боль выводила из прострации и заставляла двигаться, подчиняясь Валиковым командам. Он же в кои-то веки не злился, а разговаривал спокойно и жалостливо.

Зачем жалеть Елену? У нее все хорошо.

Мымра, наблюдавшая за съемками из своего угла, сдержит слово. У Мымры пустое лицо, похожее на маску. Она некрасива.

А Елена – наоборот. В этом все дело. В зависти. Все завидуют… Жарко. И Валик кричит:

– Повернись!

Елена поворачивается. Наклоняется. Улыбается. Пытается казаться кем-то.

Какой в этом смысл? Никакого. Смысла нет ни в чем. Над этим Елена и раздумывала, когда паренька увидела. Он был невзрачен и оттого незаметен. Псих? Фанат? Любопытный? Держится в тени и наблюдает то ли за Еленой, то ли за Валиком. А Елена наблюдает за ним.

Вот парень заговаривает с Любочкой, принимает бумаги и поднос, уходят вместе, и Любочка что-то рассказывает, махая левой рукой. В правой у нее букет из зонтиков.

Зонтики сегодня уже не нужны.

Парень возвращается и застывает у стены. Теперь он глядит на Елену.

Время тянется. Елена терпелива. Секунды. Минуты. Долго. Бесконечно. Конечно. Валик отступает и взмахом руки позволяет расслабиться. Но расслабляться нельзя, и Елена стоит, отсчитывая вдохи и выдохи.

– Здравствуйте, – кажется, она только-только моргнула, а парень уже здесь. – Меня Артемом звать. А вы Елена? Елена Прекрасная.

Его комплимент скучен, но Елена улыбается. В ее профессии очень важно правильно улыбаться.

– Я восхищен! Честно говоря, мне всегда казалось, что модели – это куклы. Манекены. Разукрасить. Поставить. Щелкнуть. – Он стоял, прижав руки к бокам, точно опасался, что не справится с желанием потрогать Елену. – А вы вот живая. Настоящая. Это не вас вели, а вы…

– Чего вы хотите?

Елена сошла с площадки и направилась в гримерную, парень поспешил следом.

– Поговорить. Скажите, какой у вас размер ноги?

Тридцать пятый. Но ему знать не обязательно. Дмитрий сказал, что ножка Елены создана для хрустальных туфелек…

– Убирайтесь, – Елена попыталась закрыть дверь, но докучливый посетитель сунул ногу в щель. Эта нога была широкой да еще упрятанной в тяжелый саркофаг ботинка.

– Охрана!

– Нет. Погодите. Постойте. Это очень важно…

– Убирайтесь, – Елена отпустила дверь и со всей силы, а силы оставалось немного, толкнула Артема в грудь. Он покачнулся, но ногу не убрал. А заодно ловко схватил ее за руку, за ту самую, обожженную.

И Елена закричала от боли.

– Вы не понимаете, это важно… я должен… – Он отпустил руку, но не ушел, став легкой добычей для неторопливых охранников.

Время снова замедлилось. Елена стояла, глядя, как охранник сбивает Артема с ног, и тот катится, сжимаясь в ком. Второй заступает дорогу и пинает, снова передавая первому.

– Ленка, ты как? – И здесь Динка появилась. – Он тебя ударил?

Елена продемонстрировала руку, на которой вновь проступили волдыри.

– Бедняжка. Пойдем… ничего…

– А… пусть его отпустят.

В конце концов, парень не сделал ничего плохого.

– Конечно, отпустят, – сказала Динка, обнимая. – Прямо сейчас и отпустят. Только скажут, чтобы не возвращался. О чем он тебя спрашивал?

– О размере ноги.

– Фетишист чертов.

Да. Наверное. Иначе зачем? Извращенцев полно, Елене ли не знать. Она знала и не желала иметь с ними ничего общего. И с Динкой тоже. Странно все. Тоскливо.

– Дин, ты иди. Все в порядке.

– Точно?

Нет. Дмитрий больше не звонит. А Еленины звонки уходят в пустоту. Роман окончен. И голова кружится. Перед глазами яркие пятна-мазки, как будто кто-то заляпал глаза акварелью.

Надо смыть. И косметику.

Динка ушла. Парень исчез. И охрана тоже. Все куда-то пропали, словно Елена нырнула в какое-то другое время. Но одиночество не в тягость. Устроившись перед зеркалом, Елена занялась процедурой привычной и оттого успокаивающей. Молочко. Ватный диск. Влажное прикосновение. Глаза слегка щиплет, а на диске остаются черные и желтые разводы.

Использованная вата падает мимо урны. Завтра уборщицы станут ворчать, но какое Елене дело?

Теперь переодеться. Переобуться.

Выйти.

Громкий хлопок двери порождает эхо. На лестнице сумрачно. Путь вниз. Путь наверх. Одинаковые лампы. И все, если разобраться, одинаковое.

Елена наклонилась и провела рукой по ступеньке. Пыльно. И гладко.

– Эй, – донеслось снизу. – Не надо меня бояться! Я просто поговорить хочу! Вам угрожает опасность!

Елена побежала. Она перепрыгивала через ступеньки и боялась не успеть. Скоро. Совсем скоро солнце коснется земли и утонет в тягучем асфальтовом море. Рожденная падением волна поднимется до неба, измарав его жидким битумом. Исчезнут и звезды, и рифы домов, и весь мир, включая Елену.

Неправильно!

Каблуки громко стучали по ступеням. Узкие пролеты норовили поймать Елену, но ей удавалось вырваться. Быстрее! Выше!

К вершине, где солнце уже почти-почти упало.

Елена опередит его.

Дверь на крышу открыта. Она успеет.

Шаг. Два. Три. В ритме вальса. Она танцевала вальс на школьном балу, изо всех сил стараясь не сбиться. Ее партнер тоже считал про себя, но губы его дергались, и Елене становилось противно. И она смотрела не на лицо, а мимо, на нарядную толпу и шеренгу учителей.