Хонас и розовый кит - Хосе Вольфанго Монтес Ваннучи

общем, он умер по моей вине. Он полюбил меня чистой любовью. Следовал за мной как тень, в те места, куда я заходила. Мне ужасно льстило иметь такого настойчивого поклонника. Однажды, когда он решился подойти ко мне на улице и спросить, как меня зовут, я соврала ему, что не замужем. Думаю, из-за моего вранья он решил, что я живу с родителями. Несчастный случай произошел в ту ночь, когда он залез на забор, чтобы увидеться со мной. Я много лет считала себя виновной в его смерти.

– Кем, черт подери, был это парень? Прямым потомком Дон Жуана?

– Не знаю. Он не назвал мне своего имени. Он влюбился в меня без лишних слов.

– Точно лунатик. Не убивайся из-за случившегося и не вини себя в безумствах дурака, – этими словами я закончил разговор, встал и отправился в ванную.

Пока чистил зубы, я размышлял о несчастном парне и сочувствовал ему. Прошло столько лет после его смерти, и то и дело какая-нибудь из женщин этого семейства объявляет его своим поклонником. Будь он тряпичной куклой, они давно растерзали бы его на клочки.

Глава XXV

Патрокл запретил Григоте приходить домой к Хулии и потребовал, чтобы ноги его не было поблизости. Но этого ограничения ему показалось мало, и он запретил парню появляться в их квартале, равно как и посещать клубы, рестораны, церкви, больницы и дома, куда обычно наведываются друзья семейства Дель Пасо-и-Тронкосо или их слуги. Оставалось только повесить на шею Григоте колокольчик, который своим звоном предвещал бы его приближение, словно он был средневековым прокаженным.

Моя радость от этой победы длилась недолго. Она закончилась в тот день, когда перед особняком Патрокла остановился «мерседес» с тонированными стеклами, за которыми не было видно ни зги. Это наталкивало на мысль, что автомобилем никто не управлял и он жил собственной жизнью. Открылись двери, и из недр транспортного средства возник Чико Линдо, сопровождаемый тремя громилами.

Патрокл и Чико Линдо довольно долго разговаривали. Этот промежуток времени сложно измерить в минутах, поскольку время перестало существовать. Речь не о том, что остановились часы, скорее о том, что сеньоры не обращали на них внимания, как не замечаешь назойливый дождь, стучащий в стекла, пока под ним не промокнешь.

Телохранители первым делом осмотрели въезд, сад, тропинки. Наискучнейшее занятие. Улица выглядела совершенно безобидной в своей наготе, предложенной солнцу. От жары плавился раствор, скреплявший брусчатку. Стаи бабочек перелетали от одной лужи к другой и самоубийственно врезались в проезжающие автомобили. Крылья погибших насекомых, желтые и белые, словно лепестки, сорвавшиеся с цветка, украшали проезжую часть.

Жара победила громил. Один заснул на заднем сиденье с включенным на всю громкость радио. Другой, расположившись на лужайке среди подсолнухов, чистил пистолет. Третий, перегнувшись через окно, заигрывал с поварихой, обладательницей внушительной груди, которая, обрадованная мужским вниманием, выплыла в сад с подносом прохладительных напитков.

С визита Чико Линдо в доме Дель Пасо-и-Тронкосо началась новая эра. Чико Линдо был воплощением евангелиста, который своей проповедью обратил их в новую религию. После разговора с ним Патрокл понял, что беспринципность толкачей не заразна. Она не распространялась через рукопожатие или питье из общего стакана. Также вирус беспринципности не заражал доллары наркоторговцев. Праведники запросто могли пользоваться этими деньгами, вести с их помощью своих дела, брать в долг, преумножать без малейшего риска для иммунитета. Патрокл понял, что можно оставаться достойным человеком, сосуществуя, общаясь и устанавливая кровные связи с нелегальным миром. Приняв эту мораль, тесть вздохнул с облегчением, как денди, сменивший фрак на футболки. Он спасся от банкротства и через пару недель закончил строительство пирамиды. Григота был допущен в семью.

– Твой отец продался толкачам, – заявил я Талии.

– Неправда. Папа просто смирился с выбором Хулии, – ответила жена.

Никто не разделял мою трактовку событий. Я поделился своим мнением с несколькими друзьями, мотаясь от одного к другому, как глухонемой, который стучится в двери и просит милостыню, но наталкивается на жестокосердных скептиков, которые громко кричат ему в уши в надежде раскрыть обман. Ликург назвал меня завистником, он считал моего тестя неподкупным. Эстебан поинтересовался, что я пил. Я не смог убедить даже Арминду, мою бывшую секретаршу. Она в конце концов сдалась под напором притворной страсти, но защищать Патрокла не перестала.

Арминда. Замечательная девушка. Я о ней позабыл. Заметив ее на автобусной остановке, я притормозил и пригласил сесть в машину. Толком не узнав меня, она согласилась. Будь за рулем другой, она также села бы в машину. Арминда полагала, что не конкретный мужчина, а сама судьба предложила ей прогуляться. Я отвез ее домой в Вилья-Мерседес. Она снимала квартиру вместе с Бетси, своей кузиной, медсестрой, вечно дежурившей в больнице.

Несколько недель назад Арминда произвела на свет ребенка, который задохнулся при родах, запутавшись в пуповине. Она была потрясена смертью младенца. Тогда она не проклинала бы его, нося в своей утробе, не строила бы планов вручить его какой-нибудь богатенькой гринго. Когда ей объявили, что у нее родился мертвец, она полюбила маленький трупик.

Она решила страдать каждый раз, когда ей будут напоминать о случившемся. Чтобы не изнывать от боли, она попросила меня никогда не поднимать эту тему. Я помнил о ее просьбе, а вот она нарушала договоренность, воскрешая младенца словами в самые неподходящие моменты, она являла мне его своим бледным телом и отсутствующим взглядом. Она всхлипывала у меня на груди, как сиамская кошка, потерявшая своего отпрыска где-то на далекой крыше. Она плакала, чтобы поглощать мое сострадание жадно и без стеснения, будучи уверена в том, что заслужила мою жалось и может вычерпать ее до дна, поскольку она принадлежит ей одной.

Сердце Арминды умело помнить. Несколько месяцев назад оно взяло меня на заметку и при новой встрече разразилось чувствами. Оно приоткрыло свои дверцы, и я в него вошел. Проход был не очень большим, поскольку большую часть времени оно принадлежало серьезного вида нотариусу, который имел неосторожность сделать Арминде предложение. Втискиваясь в часы, когда Арминда была предоставлена самой себе, я провел с ней пару ночей, когда Бетси несла пост в больнице. Мне нравилось гладить ее упругие бедра и все еще большой после родов живот, на который она не решалась смотреть из-за боязни увидеть на нем растяжки. Она с опаской вверила мне свою крепкую, раздосадованную невозможностью кормить грудь, и я осторожно взял ее, как только что пойманную птицу.

Я, в свою очередь, попытался отыскать в Арминде сочувствие ко мне, превратив наше ложе в