Ты для меня? - Людмила Сладкова

Домой они вернулись к шести часам.

Вместе, как ни странно. Хоть и молчали всю дорогу, думая каждый о своем.

Особняк встретил их…скандалом.

Лера едва успела скинуть обувь, когда услышала бранную ругань. Станислав Юрьевич довольно жестко воспитывал Глеба, который к слову, отмалчиваться не собирался, и орал ничуть не тише.

— По огрызайся мне еще! — Рычал глава семейства. — Пока Я тебя содержу, ты будешь делать, что Я скажу! И будешь делать это с уважением.

— Стас, — начала, Маргарита Алексеевна, но он грозным «Не лезь! Это результат твоих сюсюканий!» прервал ее попытку защитить сына.

— И что ты сделаешь? — Не сдерживался друг. — Что сделаешь, а? Опять подзатыльник влепишь? Я не ребенок уже, а свободный человек! Никто и никогда меня не заставит!

— Ах, ты не ребенок? Свободный человек? Значит, с сегодняшнего дня, ни копейки от нас, с матерью не получишь. Обеспечивай себя сам. Живи, как знаешь. Все карты заблокирую. А то, гляди-ка! Шара*бится где-то, всеми ночами. Днем отсыпается, и снова в путь. Если узнаю, что ты торчишь на чем-то…

— Да плевать мне на твои деньги. Не такой ценой! Лучше бомжевать пойду, но с честью. Подачки не приму. А если подсесть на что вздумаю, уж тебя явно не спрош…

Все случилось внезапно. На инстинктах. Когда увидела, что Станислав замахнулся для удара, сердце в пятки ушло. На глазах слезы выступили. Как подлетела к Глебу, прикрывая собой, уже не помнила. На задворках сознания услышала грозный рев Германа:

— Отец, не смей!

Зажмурилась, ожидая боли — не в силах была наблюдать за приближающейся мужской ладонью. Прекрасно понимала, насколько он силен…

Но ничего не происходило. От выброса адреналина ее уже трясло.

Осторожно распахнула веки, нервно сглатывая. Первым делом увидела побледневшего, до состояния больничной простыни, Станислава Юрьевича. Мужчина, явно, находился в шоке, совершенно не понимая, откуда на месте сына появилась она. Его рука, замершая в паре сантиметрах от ее щеки, была перехвачена и крепко стиснута ладонью Германа. Оба тяжело дышали.

Чуть дальше, с выражением первобытного ужаса на лице, застыла Маргарита Алексеевна.

— Ты спятила? — Заорал Глеб, разворачивая к себе. — Ты че творишь?

— Только не тебя. Лучше меня…только не тебя!

— Что мне с подзатыльника-то будет, дуреха? — Таким злым Глеба она еще не видела. — А тебя бы, с одного удара вырубили! Я чуть с ума от страха не сошел!

— Не важно…

— Лера, — срывающимся голосом прокаркал Давыдов старший, привлекая внимание к себе. — Прости, дочка!

— Все хорошо. Что он натворил, дядя Стас? — Пропищала еле слышно. — За что?

— Спасибо, сынок, — обратился к Герману, — можешь отпустить.

Мужчина разжал пальцы, но не сразу. Словно те онемели, и совсем его не слушались. Мотнув головой, пару раз ударил себя кулаком в грудину. Как если бы…пытался замершее сердце вновь запустить.

От этого зрелища у Леры внутренности в тугой узел скрутило. Не иначе, как в морской. Ведь, не проходило…не отпускало. Тянуло.

Глеб же, все еще находясь под действием эмоций, поднялся на второй этаж, и крикнул:

— Ничего я не натворил, Лерунь. Просто, не хочу быть тем, кем не являюсь. И не буду.

Повисло тягостное молчание, которое нарушил Станислав:

— Вот, что мне с ним делать, Лера? Не понимаю, как мог лоботряса, бездаря и разгильдяя воспитать!

Девушка вспыхнула от возмущения:

— Раз Вы такое говорите, — ответила чужим могильным голосом, — значит, совершенно не знаете своего сына! Глеб — лучший человек на свете! Таких больше нет. Он отзывчивый, чуткий, преданный, честный. Трудолюбивый и самостоятельный. Талантливый, до ужаса. Видели, как он танцует? А как поет, слышали? Да душа на части рвется от его голоса! Но, судя по Вашему лицу — это новость. А ведь есть куча записей, в домашнем видеоархиве, который хранится в его комнате. Нужно лишь, проявить участие, и посмотреть. Думаете, он жизнь прожигает? Нет! У него, давным-давно есть работа, и малый бизнес! Он, в свои двадцать три, ни от кого не зависим. Трудится в основном, ночами. Где — не скажу, даже под пытками! У вас, замечательный ребенок. Просто, он другой. Совершенно. И подход к нему нужен особенный. Не давите на него. Он не Герман, который сам, кого угодно раздавит. Глеб сломается!

Замолчала, чувствуя, как задыхается от недостатка кислорода. Даже закашлялась. И только теперь поняла, что ее откровения произвели эффект разорвавшейся бомбы.

Вид у всех был столь ошарашенный, впору гоготать, за живот держась.

— Я понимаю, — продолжила спокойнее и гораздо тише, — Вы желаете видеть его в компании. В таком случае, предложите ему креативную должность, и восторг от результата обеспечен! Он не станет копошиться в бумажках и цифрах. Хоть это поймите. И если, согласны на такие условия, то дайте мне время…и я его приведу. Он сам придет!

Несколько часов Лера провела с Глебом, и почти убедила друга пойти на примирение с семейством. Хотя бы, откровенно поговорить. И он пообещал прислушаться. Со временем, его настроение пришло в норму. Даже шутил и смеялся. После, расцеловав в обе щеки, умчался по своим делам, оставив ее совсем одну.

А полночь-то близилась…

С каждым прошедшим часом, сердце в груди ныло все тревожнее.

Дилемма.

Она сидела на кровати, обернувшись в белое махровое полотенце, и поджав под себя одну ногу. В чем из душа вышла, в том и осталась.

Рядом красовалась ее ночная рубашка, которую Герман упомянул в условии.

В условии…

Черепная коробка грозилась обратиться в пыль, под напором тяжелых мыслей.

Что она получит, соглашаясь на предложение Давыдова?

Секс…только секс. А вот он — всю ее. Тело. Душу. А затем, растопчет, когда надоест новая игрушка. Ведь, верность…не для него.

Отчаяние затопило с головой. Угнетенная и дезориентированная, Лера совершенно потерялась во времени.

Не в силах принять решение, так и осталась в своей комнате, когда стрелка часов перевалила за полночь.

Своего рода…выбор!

Действуя на автомате, натянула на чистое тело подготовленную ярко-розовую сорочку, расчесала волосы, и уже лечь в постель собиралась, когда мужчина, подобно урагану влетел в ее спальню. Дверь с петель не снес, и на том спасибо!

А как же — пойму твой отказ, если не придешь?

Испуганно сжала в кулачках край одеяла, настороженно наблюдая за ним из-под опущенных ресниц.

Почему, возликовала в глубине души?

— Значит, нет?

— Нет!