Сломанный мир - Анна Мори

Во сне было море. Северное и холодное даже на вид, стального цвета, непохожее на зеленоватое море в Синдзю.

Волны мерно набегали на скалистый берег. От берега отходила гряда каменистых островов и терялась где-то у линии горизонта, где серое море сливалось с почти таким же серым низким небом.

Самым странным было то, что, осознав себя во сне, он не проснулся, а продолжал видеть сон. От этого ему стало немного не по себе: он не был уверен, что сможет проснуться по собственному желанию, и понятия не имел, что для этого надо делать. А ещё появилось ощущение, что этот пейзаж ему знаком. Что когда-то такое уже было, но когда и где, он не помнил, и от этого будто пропасть под ногами разверзалась.

Кроме моря и тёмных скал, там ещё была каменная лестница — на ней он и стоял. Выщербленные ступени спускались прямо к морю; стоило ему спуститься вниз на несколько ступенек, и он оказался бы по щиколотку в воде. Волны лизали лестницу, с шелестом накатывались на покрывавшую нижнюю ступеньку гальку.

На нескольких ступенях лежали маленькие красные листики, похожие на пятипалые звёзды. Здесь стояла поздняя северная осень, и листва уже успела частично осыпаться с пробивающихся между скалами деревьев. Было холодно и очень сыро. С веток капала вода. Про такие пейзажи рюкокусские поэты любили слагать стихи. Что-нибудь про туман, улетающий вдаль клин журавлей и старость.

Он всё-таки сделал то, что ему хотелось сделать с самого начала: спустился на те самые несколько шагов вниз. Вода показалась ужасающе холодной даже сквозь кожу сапог. Волны мягко хватали за лодыжки и тянули за собой в море, прочь от берега.

В этот миг сквозь пелену этого странного сна он вспомнил другой, старый сон про это же холодное северное море, а затем ещё один и ещё. Он понял, что видел это место уже не один и не два раза: оно снилось ему часто, было отправной точкой для других снов, чем-то вроде убежища…

Он развернулся и стал подниматься обратно, решив дойти до самого верха лестницы: он вспомнил, что в других снах эта лестница куда-то приводила его. В сапогах хлюпало.

Лестница перешла в тропу, которая вилась между скал и тонких кривых деревьев; описав полукруг, тропа снова привела его к морю, на этот раз — к старому деревянному пирсу. У берега к нему была привязана лодка. Он прошел немного по пирсу, нашёл обрывок рыбацкой сети, обкатанное морем стёклышко, гнутую монету и пару крючков.

Странно: в этом сне не наблюдалось совершенно никакого сюжета, зато пейзаж и все предметы казались на удивление реальными. Когда-то давно, в детстве, он слышал, что во сне не чувствуешь боли. Он ради интереса провёл острием одного из крючков по подушечке указательного пальца. Боль казалась вполне настоящей, выступили капельки крови. Он слизнул их; на вкус кровь была такой же, как обычно.

Море швыряло ледяные брызги в лицо, и они тоже ощущались вполне реальными, как и вода в сапогах.

В самом конце пирса что-то виднелось — он прищурился, стараясь рассмотреть получше — да, точно, это было похоже на человека. Пирс был очень длинный, и он потратил несколько минут, чтобы дойти до конца.

На краю пирса сидел Господин Лис. Его лица Гэрэл не видел — тот сидел спиной к нему, свесив ноги вниз — но сразу узнал по растрепанным рыжим волосам.

Гэрэл неслышно подошел, остановился за его спиной. Господин Лис, не оборачиваясь, сказал:

— Холодрыга тут у тебя страшная. Как у водяного в заднице.

— А тебя сюда никто и не звал, — огрызнулся Гэрэл. Во сне почему-то не получалось ненавидеть Господина Лиса так сильно, как в жизни, да и убрать его из сна он не мог — так что пришлось снизойти до разговора.

— Для меня эта встреча — тоже неожиданность, и не сказать чтобы приятная, — сказал Ху-сяньшен.

— Что это за место?

— Не только боги творят свои миры. Люди тоже делают это, хотя масштабы, понятно, другие. Предвосхищая твой следующий вопрос: не только люди, такие, как я — тоже. — Он наконец повернулся, взглянул на Гэрэла своими раскосыми нечеловеческими зеленоватыми глазами. — У каждого есть такой мир внутри собственной головы. Убежище, куда ты можешь в любое время войти и укрыться в себе. Немногие знают об этом мире, тем не менее, он есть у каждого. Человек может попасть сюда, когда он болен, сошел с ума или умирает, — или же если умеет ходить по снам. Я называю их мирами-внутри-сердца. И я рассказываю тебе все это только потому, что ты ничего не вспомнишь, когда проснешься.

«Я болен, сошел с ума или умираю?» — хотел поинтересоваться Гэрэл, но вместо этого задал более насущный вопрос:

— И что же ты делаешь в моем мире?

— В основном мерзну, — кисло сказал даос. — Неприглядная у тебя, голубчик, душа…

— Как попасть в чужой мир? — настойчиво спросил Гэрэл.

— Как я уже сказал, эта встреча случайна. Не пытайся вступить в игру, которая превосходит твое понимание.

— Игру? — Гэрэл подумал о распре между Срединными Государствами. — Ты имеешь в виду войну?

— Я имею в виду игру, которую ведут существа, которые намного сильнее людей, — ответил Господин Лис…

…и в этот момент Гэрэл проснулся.

После пробуждения он некоторое время лежал, не открывая глаз. Сон не уходил, он стоял перед глазами, по-прежнему выпуклый и реальный. Если бы сейчас кто-нибудь спросил его о том, что он видел, он бы без труда пересказал всё: ощущение тишины и покоя; мёртвые оттенки воды и скал, которые почему-то не пугали его, а приносили умиротворение; яркие кляксы красной листвы. Ледяная вода в сапогах, изморось на его коже.

Ему казалось, он всё ещё чувствует во рту привкус крови. Он поднёс к глазам палец, который во сне порезал крючком — но, конечно, кожа была не повреждена.

И всё же приснившееся ему место было в каком-то смысле реально, — он был уверен в этом. Значит, реален был и разговор с Ху-сяньшеном?

«Я не забуду этот сон и этот диалог», — решил он и, хотя и не понимал его смысла и ничего из сказанного Господином Лисом не показалось ему важным, он несколько раз прокрутил разговор в голове, пока не убедился, что тот не выветрится из памяти.

Глава 21. Заговор

Дурные сны продолжали мучить его.

Это была одна из тех ночей, когда он не был уверен, спит или бодрствует, не мог отличить