Запретная любовь - Владислав Иванович Авдеев

смерть. Если мы их выгоним – будем убийцами.

– А если они не уйдут, мы будем в застенках МГБ. И потом, всю ли правду они нам рассказали, что-то не верится. Как он мог выйти из стен МГБ, никого не убив? Так просто отобрал у трех сотрудников госбезопасности оружие и ушел?

– Я им верю.

– Мука кончается, деньги тоже, скоро совсем есть нечего будет.

– Игнат! Они и так стесняются кушать, клюют, как птички. Проживем. Рыбы в реке много, в лесу – зверя.

– Дождемся, что посадят за браконьерство. Да что ты разговор в сторону уводишь? Причем здесь охота? Если тебе неудобно, не выходи из комнаты, я сам скажу им, чтоб покинули нас.

– Скажи. Я уйду вместе с ними.

– Соня, ты не понимаешь ситуации. Я видел, какими глазами Усачев осматривал все вокруг. Он вернется! И тогда все! Ты была у них, знаешь, что нас ждет.

– Поэтому Алексеевы и не должны уходить. К тому же Ганя собирается в Якутск, с нами останется одна Марта.

– И одна Марта представляет для нас такую же угрозу, пусть Алексеев забирает ее с собой.

– Игнат, мы уже прожили жизнь, у нас нет детей и внуков, не о ком заботиться. И я рада, что льдину вытолкнуло возле нас, и мы увидели ее. Жизнь приобрела какой-то смысл. Мы, наконец, кому-то нужны, мы рискуем, мы живем, а не киснем в ожидании смерти.

– Но мне страшно за тебя.

– Я знаю. И спасибо тебе за это! И мне страшно, очень страшно и за себя и за тебя. Но пусть Марта живет у нас, сколько хочет. Может, как-нибудь раздобудем ей паспорт. И, давай, не будем больше заводить разговор на эту тему?

– Но как бы потом не пожалеть об этом.

Когда появилась Марта, супруги мирно беседовали и ничего не напоминало о их жарком споре.

В одну из июньских ночей Китаев перевез Алексеева на противоположный берег. Прощаясь, договорились – вернувшись, Алексеев разожгет два костра…

Прежде для Алексеева пятьдесят километров было не расстояние, мог за день пройти и больше. Но хоть и делал длинные прогулки, готовя себя к походу в село, к утру устал так, что не было сил идти. Пришлось делать привал.

Последующие отрезки пути, которые ему удавалось пройти без отдыха, становились с каждым разом короче и короче. Задерживало движение и то, что приходилось обходить деревни стороной. У речки Красной и на том и на этом берегу горели костры, ходили рыбаки. Надежда на брод рухнула, он будет на виду у всех. Раньше Алексеев любил белые ночи, мальчишками они носились до утра, сидели на лавочках и старики, словно добирали свет, которого не хватало в короткие зимние дни. Теперь Алексеева больше бы устроила темнота. Ждать, когда рыбаки уедут, не имело смысла, и Алексеев прошел вдоль реки еще километра два, скрывшись от рыбаков за поворотом. Разделся, свернул одежду в узел и вошел в воду. Надо было спешить, этой ночью он обязательно должен быть в селе…

Долго стоял на опушке, от домов отделяло поле засеянное рожью. Наконец решился, пригибаясь, перебежал поле и задами подошел к забору, что огораживал двор Хорошева. Сначала решил зайти к нему, узнать, жива ли Августа Генриховна и кто теперь живет в его доме. Едва коснулся калитки, как подбежал Полкан и разразился громким лаем.

– Полкан, не узнаешь? Полкан!

Лай прекратился, послышалось радостное повизгивание, Алексеев, сопровождаемый псом, поднялся на крыльцо, стукнул в дверь. Скоро с той стороны раздалось недовольное:

– Кого это черти ночью носят?

– Семен, это я.

– Ганя?! – дверь распахнулась, показался Хорошев в трусах и босиком, сжал Алексеева в объятиях так, что тот застонал. – Ранен? – разжал объятия Хорошев. – Заходи!

Он впустил Алексеева в дом, а сам огляделся, прислушиваясь, и лишь затем вошел вслед за Алексеевым.

– Живой! А как Марта? Родила?

– Родила. Мальчика.

– Я знал, что ты выживешь, так и сказал Николаю. Сильно ранен?

– Почти прошло. Как там Августа Генриховна, жива?

– А что ей сделается? С ней Николай с Марией живут.

– И больше никого?

– Нет.

– Тогда я пойду. Хочу этой ночью и уйти, чтоб никого не подвести и самому не попасться.

– Ерунда. Тебе отдохнуть надо. Поговори с ними и ко мне. Я утром на работу, закрою тебя, отоспишься. Жратва есть. Вечером выпьем, поговорим. Погоди, я первый выйду. Ага, иди. Так я жду.

Дверь открыл Николай. Зная силу Николая – он и одной рукой зажмет, что кости затрещат – Алексеев заранее предупредил:

– Никаких объятий, рана не зажила.

Вошли в дом, и из комнаты раздалось:

– Коля, кто там?

– Ганя!

– Кто?

– Ганя! Живой, чертяка!

Мария, застегивая на ходу халат, выбежала из комнаты, обняла Алексеева:

– А Марта?

– С ней все хорошо, родила мальчика, – Алексееву было приятно вновь и вновь говорить о Марте и о сыне, что он наконец-то может поделиться этой радостью.

– Ганя! – в проеме двери показалась Августа Генриховна. – Почему Марта не пришла с тобой?

– Здесь ей нельзя появляться. Я тоже уйду сегодня.

– С ней все хорошо? – не верила старая женщина.

– Вот письмо.

На письме настоял Алексеев. Вдруг твоя мать мне не поверит, убеждал он Марту, черкни пару строчек.

Августа Генриховна развернула дрожащими руками листок бумаги, узнала знакомый почерк и, плача, прижала письмо к груди.

– Мария, накрывай стол! – скомандовал Николай.

– Бинты есть? Надо поменять бинты, намокли. Везде рыбаки, пришлось переплывать возле Красного камня.

– Мария, неси бинты.

Пока Мария перевязывала Алексеева, на кухне вновь появилась Августа Генриховна:

– Письмо надо будет сжечь, прямо сейчас.

Августа Генриховна сделала такое движение, словно загораживала письмо от Алексеева. Но тот был непреклонен:

– Надо сжечь. Вдруг обыск, найдут письмо.

– Давайте, я сожгу, – Николай силой забрал у Августы Генриховны письмо и бросил в печь. – Перевязали, теперь полечимся, водка и силу придает и всех микробов убивает. За встречу! Ух, хорошо пошла. Как вы на берегу оказались?

– Повезло. Льдину поднесло к берегу, прижало. Я к тому времени уже идти не мог, ослаб. Крови много потерял. Марта пыталась меня на берег вытащить. Дальше не помню. Очнулся уже в доме, хозяйка и пули вытащила, и перевязала. А муж ее успел меня со льдины снять в последнюю минуту…

Если Мария и Августа Генриховна слушали молча, то Николай хлопал себя по колену, сопровождая словами: «надо же!» А когда Алексеев упомянул про Усачева, воскликнул:

– Это что получается? Вы с ним как веревочкой связаны.

– Получается так. Он поехал в Якутск, и я туда собираюсь. Вот пришел за бумагами. За признательными показаниями, что Усачев за меня написал.

– Так вот что он здесь искал. Все перерыли, перетрясли, перевернули. А, уходя, сказал другому: «Сжечь надо это заразное гнездо.» Мы несколько ночей караулили, боялись – подожгут. После вас они