Солдат - Василий Сахаров

— Мечников, чего замолчал-то?

— Думаю.

— Нечего тут думать. Завтра я с тебя живого кожу снимать буду. Я ничего не забыл, и то, что ты отец моего внука, ничего не меняет, и награду за тебя никто не отменял.

— Нет проблем, тогда до завтра, Кара. Посмотрим, кто и с кого шкуру снимать будет. Бывай, Буров.

Осенний рассвет наступал чрезвычайно медленно. Минуты тянулись одна за другой, и, наконец, словно нехотя, солнце взошло над разрушенным практически до основания Нальчиком и осветило городские руины. Между развалин домов высились голые и обрубленные стволы немногочисленных опалённых деревьев, некогда даривших людям свою тень и прохладу. Весь проспект Маршала Головко, разделявший позиции враждующих сторон, был усыпан грудами кирпичей, кусками железа, обломанными ветками и просто непонятным полусгоревшим мусором.

Ровно в 7.00 началась вражеская артподготовка. Снова, как и каждый день в течение этих двух недель, снаряды и мины крушили и разбивали остатки городских зданий, вновь что-то горело, хотя, казалось бы, гореть в Нальчике особо уже и нечему. Как и всегда, обстрел мы пересидели в подвалах и блиндажах, и, когда через час всё стихло, противник перешёл в наступление.

Против нас, как я уже говорил, стояли наёмники, а это не вчерашние крестьяне из «Басиджа», да и профессионалам из «Кодса», с которыми мы уже сталкивались, было до них далеко. Воины Кары разбились на небольшие штурмовые группы и, грамотно передвигаясь по развалинам — короткими бросками и прикрывая друг друга огнём, быстро приближались к нашим позициям.

Плотно прижав приклад своего «Абакана» к плечу, ловлю на мушку одного из наёмников, неосторожно приподнявшегося над кирпичами, за которыми он прятался, и короткой очередью вышибаю ему мозги. Вражеский боец падает, а меня накрывает огонь сразу нескольких автоматов и пары пулемётов. Отбегаю в глубь дома, и вовремя. Плотность огня наёмников по амбразурам и бойницам дома настолько высока, что мы даже ответить не можем. На миг вражеская стрельба стихает, и под нашим домом оказываются гранатомётчики.

— Отход! — разносится голос Геры, сбегающего по остаткам лестницы со второго этажа, и мы уходим.

Всего на пару секунд наша группа из семи бойцов опережает наёмников Кары. В доме, оставшемся позади, грохнули несколько гранат. Затем крик, и враги проникают внутрь здания. Они хорошие бойцы, но позади себя наш радиоминёр оставил несколько сюрпризов, и ОЗМ-72, последняя из тех, что осталась у нас в запасе, рванула как надо и какое-то количество врагов уложила. По дворам мы смещаемся к окраине города и закрепляемся в следующем здании. По нашим следам бегут наёмники, десятка полтора из передовой группы. Открываем огонь, и неосторожные вражеские бойцы, обнадёженные лёгким захватом нашего первого опорного пункта, падают на землю один за другим.

Снова отход, позади нас противно визжат мины, заказанные наёмниками, а мы закрепляемся через несколько домов дальше по улице Мечиева. Рядом с нами обнаруживаются парни из Третьей группы нашей же роты, двенадцать солдат и их группник, а с ними трое угрюмых бородачей из местных жителей. У нас на всех, кроме автоматов с ограниченным боезапасом и нескольких десятков гранат, два пулемёта и один гранатомёт РПГ-7 с тремя выстрелами к нему. Не густо, но есть один конкретный плюс — нам не надо стоять здесь насмерть, а требуется протянуть время до темноты и, уже пользуясь этим, отступить на самые окраины, где километров через пять по дороге нас должны прикрыть территориалы из нашего корпуса.

Вокруг нас идут бои, а на наш дом пока никто не вышел. Тактика противника с прибытием Кары и его наёмников резко изменилась. Мелкие штурмовые группы под прикрытием миномётов, а в редких случаях гаубиц, прочёсывали дом за домом, никуда не торопились и методично давили каждую огневую точку, на которую напарывались. Да, это не голодные крестьяне из ополчения, тупо идущие на смерть, а самые лучшие наёмники на всём Черноморском побережье.

Проходит час, стрельба смещается на фланги, а чуть позже она уже идёт в нашем тылу. Ещё немного, и наш маленький отряд попадет в окружение. Снова отход, бежим разрушенными скверами и дворами и влетаем в один из более-менее уцелевших домов, где идёт бой. Здесь царит полутьма, куда бежать, не совсем ясно. В нас не стреляют, а в соседних помещениях слышны яростные вопли и крики. Что кричат и кто с кем бьётся, мы не понимаем, это какой-то дикий рёв, но по-любому одна из сторон — наши товарищи.

— Вперёд, бойцы! — командует Гера, и мы вламываемся в большой зал без крыши, где кипит жестокая рукопашная схватка.

Здесь семеро наших парней с Ерёменко во главе сдерживают два десятка солдат из «Кодса» — только они таскают на плечах своих мундиров зелёные погоны. Вражеские спецназовцы замечают нас, но поздно, мы вступаем в схватку и уничтожаем их одного за другим. Не успеваем отойти от рукопашки, как совсем рядом снова раздались выстрелы. Это наёмники нас догнали, и снова боестолкновение, и снова наш отряд, ведомый уже не командирами групп, а самим комбатом, откатывается к городской окраине.

Дело уже к вечеру, день прошёл как-то незаметно, ещё час-другой, и мы должны будем выйти в лес, а после, придерживаясь дороги, покинуть город. Можно было бы и прямо сейчас уйти, однако не всё так просто. На самой окраине Нальчика, в частном секторе, идут картофельные поля, которые отлично простреливаются вражескими пулемётчиками, засевшими на высотках неподалёку. Надо дождаться полной темноты и только тогда отходить.

Когда осматриваем окраины, обнаруживаем подвал, всё время осады Нальчика бывший госпиталем. Здесь в грязном халате, который некогда имел белый цвет, возле печки-буржуйки сидит усталый старик из местных жителей, который представляется медбратом госпиталя. Наши отцы-командиры, что корпусные, что местные, с основными силами отступили, а раненых эвакуировали не всех — то ли транспорта не хватило, то ли он потерялся, то ли бойцов попросту забыли. Раненых в подвале относительно немного, около тридцати человек, и здесь не только наши, но и горцы. Все они лежат на деревянных лавках, сдвинутых по двое, и большинство, если бы их подлечили, смогло бы вернуться в строй. Паскудство. Мы уходим, а помочь людям, ещё день или два назад стоявшим с нами рядом, ничем не можем.

Пройдя между рядами «коек», я вглядываюсь в лица людей — ищу знакомых и нахожу. Возле самого входа лежит Орлик, тот самый разведчик, с которым мы в Павловской пересекались. Что с ним, я вижу сразу, так как плащ-палатка, которой его укрыл медбрат, соскользнула и обнажила ампутированную по колено правую ногу.

— Орлик, спишь? — присаживаюсь я рядом с ним.

Парень бледен, видимо, крови много потерял. Он открывает глаза, узнаёт меня и протягивает:

— Мечник, бра-тан. Живой.

— Как ты?

— Нормально. — Он с трудом выталкивает из себя слова. — Что наверху, сколько нам ещё ждать?

— Час, может, два, и наёмники с халифатцами будут здесь.

— Нас не эвакуируют?

— Нет, братан. Бросили вас. Мы всё вокруг обошли, рядом нет ни одной повозки и ни одной лошади. В общем, полная жопа, и нам вас на себе не вытянуть.