Спасение души - Али Стюббе

Она шмыгает носом, приоткрывая губы и сдерживая тихий всхлип.

— Но я убила их. Невинных людей! И того, кого ты спас! — слезы снова выступают в уголках ее глаз, и я немедленно вытираю их, зная, что она позволяет чувству вины разъедать ее изнутри. Что это тянет ее на дно моря с грузом, привязанным к лодыжкам.

— И я… — она вырывает свое лицо из моих объятий, прежде чем закрыть его руками. — Мне нравилось, видеть, как жизнь покидает их глаза. Я чувствовала их смерть, как будто это живое существо ползает у меня под кожей. И их голоса…

Я осторожно убираю прядь ее волос за ухо.

— А что насчет их голосов?

Еще одно всхлипывание, ее голос приглушается ладонями.

— Их последние мольбы все еще преследуют меня. Каждый. День.

Ее крики наполняют комнату, и мои пальцы дергаются, чтобы снова притянуть ее в свои объятия, но ей нужен этот момент. Выплеснуть на свободу все, что она крепко держала под замком.

Я складываю руки вместе, глядя на стену над ее кроватью.

— Когда умер мой отец, я потерял себя. Мне было наплевать на все и всех. Я просто хотел почувствовать… что-нибудь. Я был так зол, когда ушел в себя.

Ее рыдания стихают до негромких всхлипываний, когда она медленно замолкает, прислушиваясь.

— Если ты считаешь себя монстром, то ты самый ангельский из всех, кого я когда-либо видел, и это отправляет меня в ад в один конец, — я издаю смешок, пытаясь разрядить обстановку. — Может быть, именно поэтому Уиро хочет меня — заставить заплатить за все жизни, которые я отнял.

Ее руки опускаются, когда она судорожно сглатывает.

— Сколько?

Я опускаю взгляд на ее широко раскрытые глаза, и моя грудь чертовски болит, когда я заново переживаю один из самых мрачных моментов в своей жизни.

— Их слишком много, чтобы сосчитать, маленький демон. Я отправлялся на поиски бойни. Первый вид крови только подстегнул меня продолжить, вместо того чтобы остановиться, когда следовало. Мне стыдно за то, что я сделал, и мне некого винить, кроме самого себя.

Я глубоко вдыхаю, ища в ее глазах страх или отвращение, но ничего не нахожу.

— Я никогда не хотел говорить тебе, потому что боялся, что ты будешь презирать меня, оставив со всеми моими призраками и демонами, которых ты не заслуживаешь, — мои глаза закрываются, когда я произношу то, что она должна понять. — Ты никогда не смогла бы стать монстром, Эмма. Не в моих глазах.

Я чувствую ее мягкое прикосновение к моим рукам, прежде чем высвободить одну, чтобы переплести наши пальцы вместе.

— Наши демоны созданы для того, чтобы вместе бродить в тени, помнишь? Они меня не пугают, — ее большой палец лениво водит кругами по моему.

Я обхватываю ее щеку и притягиваю ее лицо ближе, наши губы на расстоянии дюйма друг от друга.

— Тогда не бойся своего горя, но почувствуй его. Не позволяй ему поглотить тебя до тех пор, пока ты не перестанешь узнавать себя. Вместо этого живи каждым днем, делая что-то, чтобы почтить их память.

Она шмыгает носом с легкой улыбкой, позволяя своей голове опереться на мою руку. Но затем что-то тяжелое опускается на ее взгляд, и улыбка исчезает. От одного этого зрелища у меня в груди что-то раскалывается.

— Я недостойна тебя.

Всю свою жизнь ее отвергали и игнорировали. Единственное внимание, которое ей уделяли, было тогда, когда она подверглась насилию, и после того, как увидела масштабы этого… Кажется, я не могу выкинуть из головы образы того, как она задыхается в собственной крови.

Чем дольше она смотрит на меня в ожидании, тем больше я хочу вернуть эту гребаную улыбку на ее лицо. Я хочу, чтобы она знала, что это не она недостойна.

На следующем вдохе я прижимаюсь своим ртом к ее губам. Я вкладываю в этот поцелуй все, что хочу, чтобы она почувствовала, прежде чем отстраняюсь, чтобы прижаться своим лбом к ее лбу, тяжело дыша.

— Я хочу каждую частичку тебя, Эмма. Даже те, которые ты, кажется, считаешь недостойными.

Я наклоняю лицо ровно настолько, чтобы поцеловать ее в подбородок.

— Сколько раз от твоих криков у тебя саднило в горле, прежде чем ты предпочла замолчать? — я скольжу перышком по ее коже, двигая губами, чтобы поцеловать другую сторону ее подбородка. — Сколько крови тебе пришлось потерять, прежде чем ты заперлась глубоко в тайнике своего разума, чтобы защитить себя?

Мои пальцы спускаются вниз по ее рукам, прихватывая с собой простыню, пока я не нахожу шрам под кончиками пальцев, когда добираюсь до верхней части ее бедер, лаская приподнятую кожу.

— Сколько шрамов ты получила, прежде чем перестала смотреть в зеркало?

Она судорожно втягивает воздух, ее тело дрожит под моими прикосновениями.

— Я все это видел, Эмма. Я чертовски ненавижу, что ты через это прошла, но я благодарен, что ты выжила. Молчание, которое ты выбрала, имело силу. Это было похоже на заточенный меч в ночи, готовый и ждущий. Клетка, которую ты заперла в своем сознании, превратилась в щит, чтобы никогда не позволить кому-либо снова причинить тебе боль. И твои шрамы…

Я провожу мягкими кругами по ее ноге, обнаженной серебристой ночной рубашкой с коротким подолом, которую она носит.

Я наклоняюсь, пока мои губы не касаются раковины ее уха.

— Они рассказывают историю о девушке, которая выжила и не только обрела свою силу, но и отрастила собственные крылья, сплетенные из храбрости, чтобы спасти себя, — шепчу я.

По ее коже пробегают мурашки, когда она поворачивает голову ко мне, наши носы соприкасаются, и мы дышим одним воздухом. Ее широко раскрытые глаза такие чертовски откровенные, что это заставляет орган в моей груди содрогнуться. Я нахожусь на расстоянии одной слабой ниточки от того, чтобы разорваться по швам ради этой девушки, чтобы притянуть ее к себе и заставить увидеть, насколько она сильная.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Эмма

У меня перехватывает горло, а пульс учащается от его слов. Как ему удается всегда говорить правильные вещи, от которых кровь бежит по венам, а сердце поет? Я никогда не хотела, чтобы он знал подробности моего прошлого или грехи, которые я совершила в Гехендре. Я не хотела, чтобы это давило на него так же, как на меня, или чтобы он, взглянув на меня, увидел безжалостную убийцу.

Но я должна была знать, что он увидит меня глазами, способными прочесть каждую страницу моих мыслей и заглянуть за размазанные чернила моих грехов. Я должна