Сокровище души - Линда Ховард

Ниал не спеша изучал ее грудь, линию бедер, темные завитки на лобке, дрожащие ноги, потом скомандовал: «Подойди», — и эти дрожащие ноги понесли ее к нему.

Окунув чистый холст в теплую воду, он начал мыть ее осторожно, как мать своего ребенка. Смыл грязь с лица, кровь с ободранных ладоней и коленей, едва дотрагиваясь до синяков, выступивших на коже. Затем присел, раздвинул ей ноги и, придерживая рукой за ягодицы, нежно смыл с бедер остатки семени. Грейс судорожно вздохнула и напряглась. Обмотав палец мокрым холстом, Ниал ввел его внутрь и медленно продолжал водные процедуры. Ноги у Грейс подгибались, тепло внизу живота превратилось в огонь.

Он молча отшвырнул тряпку и прижался к сокровенному месту Грейс губами, точно зная, как довести ее до безумия. Язык искусно делал свое дело, лаская клитор, проникая внутрь, выскальзывая обратно, приводя в исступление и принося облегчение.

Когда Грейс в экстазе упала ему на плечо, Ниал поднял ее, сел в кресло, а она лишь могла безвольно лежать на его коленях. Налив свободной рукой вина, он поднес кубок к ее губам, заставил сделать глоток, выпил тоже. Он клал ей в рот кусочки хлеба и сыра, ел сам, потом снова поднес кубок, и на этот раз Грейс отпила побольше. Она заметила, что когда Ниал пил, то повернул кубок тем местом, которого касались ее губы, и от этого движения, полного изящной эротики, у нее дрогнуло сердце.

— Я должна тебе сказать…

— Нет. Для разговоров есть утро, — произнес он тоном хранителя, но шотландский акцент исчез. — А теперь… Мне понравился твой вкус, и я намерен распробовать его по-настоящему.

Он поставил кубок и поцеловал ее, чего не делал с той ночи в темнице Хея. Поцелуй был таким неистовым, что Грейс запустила пальцы ему в волосы, прижала к себе его голову, чуть не застонав от счастья и возбуждения. «Своими поцелуями он мог бы приобрести целое состояние», — подумала она. Какая женщина не отдала бы все золото, чтобы испытать эту сладостную игру губ и языка, эту изумительную смесь поддразнивания, обещания и властности? Он целовал ее, как ангел, вернее, как дьявол, ибо ангелы не знают плотских удовольствий.

Ниал быстро встал и отнес ее на кровать. Задыхаясь от желания, она обхватила его ногами, вцепилась ногтями в плечи. Он перекатился на спину, и Грейс, взяв обеими руками его плоть, медленно села на нее.

Проникновение было полным, но она уперлась ему в живот и надавила еще сильнее, чтобы поглотить все без остатка. Господи, она совсем обезумела, ей мало даже этого? Ее тело изголодалось по мужской тверди, и она продолжала бешеную скачку, пока не упала, содрогаясь от страсти, на грудь Ниалу.

Этого тоже было недостаточно.

Его плоть оставалась твердой, и как только к ней стали возвращаться силы, тут же вновь вспыхнуло желание.

Ниал засмеялся, и она мгновенно села. От резкого движения он вошел в нее еще глубже, наверное, поэтому они овладели друг другом еще более яростно. На этот раз Ниал ее опередил, и только когда она почувствовала извержение семени, ее потряс очередной оргазм.

Проснувшись, Грейс увидела, что пламя в очаге еще горит, и ей не удалось определить, сколько прошло времени. Ниал спал. Она склонилась над его мягкой плотью, взяла в рот, чувствуя, как оживает острие его страсти, быстро твердеет, и опять села на него.

Ниал лежал, стиснув зубы, чтобы дать ей возможность сполна насытиться его телом. Грейс не оставила без внимания ни единого дюйма: целовала подбородок, закрытые глаза, дивный рот. Наконец, доведя себя до изнурения, она упала на кровать и, зная, что Ниал контролирует себя, начала ласкать его плоть языком. Раздался какой-то хриплый рык, и в следующий момент ее опрокинули на спину.

— Всю ночь ты пользовалась мной как хотела, — прошептал он, с силой входя в нее. — Теперь моя очередь.

Огонь в очаге погас, свеча догорела, и в темноте Ниал делал такое, чего, как она думала, никогда бы не позволила мужчине. Но вместо сопротивления Грейс упивалась его грубой сексуальностью.

Потом они молча лежали рядом, ее голова покоилась у него на плече, а рука Ниала поглаживала шелковистые соски. Грейс ощущала его запах, острый, неповторимый, и поняла, что больше не сможет вспомнить запах Форда.

Горе наконец вырвалось наружу, и она безутешно зарыдала. Ниал крепче прижал ее к себе, но Грейс отстранилась. Она не знала, сколько времени длилась истерика, рыдания продолжали сотрясать ее тело, лицо и глаза опухли, в груди болело, в горле пересохло, оттуда вылетали какие-то животные звуки. Ниал не отпустил ее, даже когда она принялась молотить его кулаками и царапать. Она словно мстила ему за две бессмысленные смерти, за свою разбитую жизнь, за страх и ярость прошедшего года.

Внезапно Грейс начало тошнить, и он быстро отнес ее к горшку, держал, пока не кончилась рвота, потом, дав ей вина, снова уложил на кровать.

— Ты любила его, — тихо сказал Ниал, отбрасывая волосы с ее посеревшего лица. — Должно быть, ты по нему еще не плакала, да?

— Не плакала. — Звук походил на карканье. — Я не могла.

Несмотря на боль от неумеренных занятий любовью, Грейс не сопротивлялась, когда он снова вошел в нее. Однако, сделав один глубокий удар, Ниал остановился и подождал, пока она расслабится. Он не стремился к удовольствию, не двигался, просто как бы укреплял их связь друг с другом. Через некоторое время он перевернулся на бок, не отпуская ее от себя.

Грейс коснулась пальцами его лица, провела по лбу и скулам.

— Я знаю, кто ты, — безучастно произнесла она, словно в ней умерли все чувства, кроме радости прикасаться к нему. — Ты хранитель. Я пришла из тысяча девятьсот девяносто седьмого года, чтобы найти сокровище и уничтожить человека, который убил моего мужа и моего брата.

Ниал сидел за столом и просматривал ее книги. Желая убедить его, она рассказала ему всю правду. Призналась даже в том, где спрятала вещи. И хотя он велел принести сумку, Грейс поняла, что он листает книги из любопытства, а не ради того, чтобы найти подтверждение ее словам.

— Ты говоришь по-английски, но я заметил, что ритм языка непривычный, — сказал Ниал, отрываясь от книг, и еще через какое-то время добавил:

— Значит, есть все-таки другие земли за океаном.

Не было ни недоверия, ни удивления. Конечно, он же хорошо образован, знает семь языков, а уж с чудесами имеет дело ежедневно.

— Это бумаги, которые ты перевела, — заключил он, — и говоришь, что какую-то часть написал я.

— Да. Ты написал свое имя, поставил дату. Тысяча триста двадцать второй год.

— Я ничего не писал.

— Но я же сама видела…

— Возможно, причиной их существования была ты.

— По-твоему, их бы не написали, если бы я не вернулась сюда? Но я вернулась именно потому, что ты их написал!

Ниал мрачно улыбнулся.

— Я ненавижу Господа, ибо Он допустил гибель моих братьев, — холодно произнес он, — но я не сомневаюсь в Его существовании. Как я могу сомневаться, если охраняю Его власть на земле? Кто знает, что вершит десница Господня? Я уже не пытаюсь Его понять, я просто выполняю свой долг.