Дом странных детей - Рэнсом Риггз

Мы окружили ее корыто, чтобы взглянуть, что она обнаружила. Изо льда торчала застывшая кисть руки с волосатыми пальцами.

— Похоже, ты нашла нашего друга! — воскликнул Енох.

Мы стояли, закрыв лица руками, и сквозь растопыренные пальцы наблюдали за тем, как он методично освобождает ото льда всю руку до плеча, затем торс и наконец все изувеченное тело Мартина.

Нашим глазам предстало ужасное зрелище. Его конечности были вывихнуты под самыми немыслимыми углами. Живот был вспорот, а внутренности отсутствовали. Теперь пустую брюшную полость занимал лед. Когда из-подо льда появилась его голова, мы все стиснули зубы и шумно втянули в себя воздух. Половина лица представляла собой фиолетовый кровоподтек, а кожа свисала клочьями, напоминая жуткую карнавальную маску. Вторая половина тоже была изувечена, но позволяла опознать его обладателя. Сохранилась часть нижней челюсти, поросшей колючей бородой, а также фрагменты щеки, лба и один подернувшийся мутной пленкой, безучастно уставившийся на нас зеленый глаз. Одет Мартин был только в трусы и махровый халат. Он никак не мог отправиться на утесы ночью, в полном одиночестве и таком виде. Кто-то или что-то его туда затащило.

— Он очень плох, — произнес Енох, осматривая Мартина с видом хирурга, оценивающего состояние почти безнадежного пациента. — Я вас сразу предупреждаю — у нас может ничего не выйти.

— Мы должны попытаться, — ответила Бронвин, вместе с нами смело подходя к корыту. — Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы уйти, ничего не предприняв.

Енох распахнул плащ и извлек из внутреннего кармана один из приготовленных свертков. Овечье сердце напоминало вывернутую наизнанку коричневую рукавицу кэтчера.

— Если он оживет, его это не обрадует, — обратился к нам Енох. — Поэтому держитесь подальше и не говорите, что я вас не предупреждал.

Мы все, за исключением Еноха, тут же сделали гигантский шаг назад. Енох подбежал к корыту и запустил одну руку в толщу льда, заполняющую грудную клетку несчастного. Он принялся вращать рукой, как будто искал в кулере банку тоника. Спустя мгновение он, похоже, что-то нащупал и, держа овечье сердце во второй руке, поднял его над головой Мартина.

Внезапно по телу Еноха пробежала дрожь, и овечье сердце начало сокращаться, рассеивая вокруг себя мелкую пыль консервирующего раствора. Енох часто и неглубоко дышал. Через него как будто шла какая-то энергия. Я всматривался в тело Мартина, чтобы уловить малейшие признаки жизни, но он оставался неподвижен.

Постепенно сердце в руке Еноха забилось медленнее, а потом сморщилось и приобрело сероватый оттенок, как мясо, слишком долго пролежавшее в морозилке. Енох бросил его на пол и протянул ко мне руку ладонью вверх. Я вытащил влажный вонючий сверток, который держал в кармане, и подал ему. Весь процесс повторился с самого начала: сердце билось и разбрызгивало жидкость, после чего увяло, как и предыдущее. Затем парень проделал это в третий раз, используя сердце, которое несла Эмма.

Теперь оставалось только сердце из кармана Бронвин — последний шанс Еноха. Подняв его над телом Мартина и с силой вонзая в него пальцы, он сосредоточился и напрягся. Когда сердце забилось и задрожало, как перегревшийся мотор, Енох закричал:

— Вставай, мертвец! Вставай!

Я уловил едва заметное движение. Что-то шелохнулось подо льдом. Я наклонился поближе, чтобы не пропустить первых признаков пробудившейся жизни. Очень долго не было ничего, но затем тело содрогнулось с такой силой, как будто сквозь него пропустили разряд тока напряжением в тысячу вольт. Эмма вскрикнула, и мы отскочили назад. Когда я снова отважился взглянуть на Мартина, его голова повернулась в мою сторону, а единственный мутный глаз завращался в глазнице, прежде чем уставиться на меня.

— Он тебя видит! — воскликнул Енох.

Я снова наклонился вперед. От мертвеца несло землей, водорослями и чем-то еще, гораздо хуже. Лед осыпался с его синей искалеченной руки, которая вдруг приподнялась, задрожала в воздухе и опустилась на мое плечо. Я с трудом подавил желание ее стряхнуть.

Его губы приоткрылись, а нижняя челюсть зашевелилась. Я наклонился поближе, чтобы услышать, что он говорит, но слышать было нечего. Иначе и быть не может, — подумал я. — Ведь его легкие, должно быть, лопнули. И тут он издал едва слышный звук. Я поднес ухо к его замороженным губам. Как ни странно, но в этот момент я вспомнил сточную канаву возле своего дома. Если прижать ухо к решетке и дождаться перерыва в движении, можно различить шепот подземного ручья, закованного в асфальт при постройке города, но все еще живого, струящегося в мире вечного мрака.

Все ребята стояли очень близко, но я был единственным, кто мог слышать голос мертвеца. Первым, что он произнес, было мое имя.

— Джейкоб.

Меня пронизал ужас.

— Что?

— Я был мертв. — Его речь была медленной и тягучей, как патока. Он тут же поправился: — Я мертв.

— Расскажите мне, что случилось, — попросил я. — Вы помните?

Воцарилась тишина. Только ветер свистел снаружи. Потом он произнес что-то, чего я не расслышал.

— Повторите, что вы сказали, Мартин, я вас очень прошу.

— Он меня убил, — прошептал мертвец.

— Кто?

— Мой старик.

— Вы хотите сказать — Огги? Ваш дядюшка?

— Мой старик, — повторил Мартин. — Он вырос и стал сильным, очень сильным.

— Кто стал сильным, Мартин?

Его глаз закрылся, и я решил, что он замолк уже навсегда. Я посмотрел на Еноха. Он кивнул. Сердце у него в руке продолжало биться.

Прикрытый веком глаз Мартина дернулся. Он снова заговорил, медленно, но отчетливо, как будто декламируя стихи.

— Сотню поколений он спал, свернувшись, как плод в таинственном лоне земли, оплетенном корнями деревьев, пока лопата фермера не подняла его наверх, — грубая рука повитухи со странным урожаем на ладони.

Мартин замолк. Его губы дрожали.

— Что он говорит? — шепотом спросила Эмма, не сводившая с меня глаз.

— Не знаю, — ответил я. — Но это похоже на стихи.

Голос Мартина задрожал и одновременно окреп. Теперь его слышали и все остальные.

— Он возлежит здесь в черноте — чернее сажи нежное лицо, усохли руки, ноги, в головешки обратясь, в обломки кораблекрушенья… Остатки плоти — что увядшая лоза!

Наконец-то я узнал эти стихи. Их написал сам Мартин, посвятив болотному мальчику.

— О, Джейкоб! Я так хорошо о нем заботился! — произнес он. — Я протирал стекло. Я дал ему дом! Я относился к нему, как к собственному ребенку, пострадавшему от чужой жестокости. Я подарил ему столько тепла и заботы, но… — Он затрясся. По его щеке покатилась и тут же замерзла слеза. — Но он меня убил.

— Вы имеете в виду болотного мальчика? Старика?