Укради меня у судьбы - Ева Ночь

— Ива, — шепчу хрипло, очерчивая большим пальцем её губы. Во мне не просто пожар. Во мне доменная печь. Накал такой величины, что я сам себя страшусь.

— Андрей, — вторит она и успокаивающе проводит ладонью по лицу. Но меня это не успокаивает. Наоборот: заводит ещё больше. — Ты придёшь сегодня ко мне?

Я хочу отказать. Рано. Нельзя. Она такая нежная и хрупкая. А я такой большой и сильный. Но это сильнее меня. Во сто крат. Хочу довести её до оргазма, до всхлипов и стонов, до чувственной разрядки, когда забываются тревоги и уходят на второй план страхи и неопределённость завтрашнего дня.

Я смогу это сделать. Смогу подарить ей радость.

— Я приду. Обязательно, — обещаю и чувствую тоску, когда мы добираемся до посёлка и она уходит, прячется за стенами Кудрявцевского дома.

Будь ты неладен, Сергей Николаевич. Что ты за отец, если позволил свалиться на дочь таким испытаниям?

А с другой стороны я понимаю: не сделай он так, мы бы никогда не пересеклись, не увиделись, не узнали друг друга. Так что я ему даже благодарен, хоть и не могу не сердиться.

Я вернулся домой во внеурочный час. Раньше, чем всегда. И картина, которую я застаю, вводит меня в шок: наша новая няня таскает за ухо моего сына.

— Вон! — рычу я так, что напугал всех до полусмерти.

Катя смотрит на меня круглыми глазами. Няня краснеет до помидорного цвета, как не грохнется. Один Илья стоит бледный с пылающими ушами, одно из которых — явно краснее другого.

— Как вы посмели поднять руку на моего ребёнка? — холодная ярость льётся из меня потоком. — Я доверил вам их жизнь и здоровье, а вы их бьёте?

Няня молчит. Дети тоже.

— Катя, тебя Светлана Петровна тоже за уши таскала? — спрашиваю у дочери.

— Нет, папа, что ты. Она только по попке шлёпала, чтобы я не баловалась, — сдаёт няню с потрохами дочь.

И они молчали. Дочь и сын. Терпели почему-то?

— Собирайте вещи и выметайтесь вон, — указываю женщине на дверь. — Такси я вызову. Не хочу терпеть ваше присутствие в моём доме. И хороших рекомендаций не ждите.

Она уходит молча. С пылающими щеками. Поднимается наверх, чтобы собрать свой неподъёмный чемоданище.

А я думаю: как можно ошибаться в человеке. Она казалась такой надёжной и приятной. Исполнительной и доброй. Сказки Кате на ночь читала. И вот поди ж ты.

— С вами я поговорю позже, — обещаю детям.

Час от часу не легче. Только этого мне и не хватало для полного счастья.

— Почему молчали? — допрашиваю я детей, как только такси увозит очередную няню прочь. Я зол настолько, что готов пинать мебель и крушить всё вокруг. Моих детей наказывали физически! В моём доме! Здесь камеры натыканы по всему дому, и ни разу я не видел, чтобы она распускала руки. Или я был настолько занят, что пренебрегал своими обязанностями? Не следил?

— Пап, я сам виноват, — неожиданно вскидывает голову сын. — Я Катю обидел. И это первый раз. Раньше она никогда… пальцем меня не трогала. Только словами выговаривала. Терпеливо. Я её довёл.

— И меня на прогулке, — спешит покаяться дочь. — Два раза. Я баловалась!

На улице. Там, где я не мог отследить. Браво. Осознанно понимала, что воспитывает детей силой и ничего ей не будет. Одного не пойму: почему Катя молчала. Не рассказала мне. С Ильёй всё понятно. И тем не менее, это не метод. Это как раз то, что я не приемлю, не могу понять и принять.

Сразу вспоминаю жёсткую и тяжёлую руку отца. И слово, которое я сам себе дал: никогда не бить своих детей. Воспитывать любыми способами, только не физически. Каким бы ни привлекательным мне не казался подобный метод внушения.

Возможно, через физическую боль доходит быстрее. Но я никуда не спешил. Мне не нужно быстро. Я должен видеть, что они понимают и осознают свою вину.

— Светлана Петровна хорошая, — вздохнула почти по-взрослому Катя. — Мы с ней в песочнице игрались. Домики строили, куличики пекли. Она мне книги читала на ночь. Тебе, папочка, вечно некогда.

Это уже жалоба и тоска. Она права. Я мало бываю дома, мало разговариваю с ними. Получается, сбрасываю на чужих тёток и радуюсь, что эти тётки ведут себя примерно, выполняют все мои указания.

— Иди в свою комнату, Кать, — прошу и глажу дочь по кудряшкам. — Сегодня я сам почитаю тебе сказку.

Катя снова тяжело вздыхает и плетётся, оглядываясь на нас с сыном. Она переживает за Илью — как хорошо я это вижу. И нежность плещется в груди к маленькой щедрой девочке, что готова любить и прощать всех, лишь бы с ней дружили.

— Ты специально её доводил? — спрашиваю напрямик, как только за Катей закрывается дверь. Илья пожимает плечами.

— Не знаю. От скуки больше. И с Катей. И со Светланой Петровной. Она похожа на солдафона. Всегда строгая, неулыбчивая, как на марше войск. Всегда готова исполнять все твои распоряжения до последней точки. Робот, а не живой человек. Бесит. Бесила, — поправляется он, понимая, что если няня уехала, назад она уже не вернётся. — Я её фрицем обозвал. Но она меня не тронула. Только когда я Катьку толкнул, а та упала и ударилась. Вот тогда она взбесилась.

Я прикрываю глаза. С одной стороны, понимаю мотивы. С другой — всё равно не могу принять, что она не справилась и распустила руки. Может, сын прав, и в этой строгой женщине живёт вояка, готовый применить физическую силу, если развитие событий идёт не по её сценарию?

— Илья, тебе четырнадцать. Ты почти взрослый. А ведёшь себя…

— Знаю, знаю. И опять я отыгрался на женщинах, — кривит он рот, ухмыляясь. Хуже всего то, что понимает, но всё равно гнёт какую-то свою, понятную только ему линию.

— Иди к себе, — я стараюсь выдержать ровный тон. Он специально её провоцировал. Ждал, что однажды она не выдержит. И я сейчас не уверен, что это их первая и единственная стычка. По всей видимости, сын доводил няню исподтишка.

Я совсем его не понимаю. Дремучий лес, а не мальчик. Кровь и плоть моя, но как же сложно на самом деле понять, что у него на душе и какие мотивы им движут. Я был не уверен, что виной — скука. Наверное, есть нечто намного сложнее, или я сам себя обманываю и ищу чёрную кошку, которой нет и не могло быть в тёмной комнате.

К Иве я иду далеко за полночь. В то время, когда твёрдо убедился, что дети крепко спят. Мне немного неспокойно оставлять их одних.

— Я ненадолго, — прислоняюсь к дверному проёму в прихожей. Охватываю взглядом девушку. Домашняя. Привычная. Невольно любуюсь и не скрываю этого. Слежу за каждым её жестом. — У меня дети дома одни. Я прогнал очередную няню.

Мы разговаривали по телефону вечером. Я ей не сказал. Признаюсь сейчас. Ива качает головой с сожалением.

— И что теперь? — задаёт она очевидный вопрос.