Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева

Но красивые романтичные истории о любви к Прекрасной даме, единственной на всю жизнь, лучше всех складывают именно франки. Это ей со значением несколько раз повторил в своё время Август Бомарше. Сложив губы трубочкой, она бережно выговорила имя, не дававшее ей раньше, при заикании: О-о-гю-уст…

И, не сдержавшись, всхлипнула.

Так жаль было молодого, доброго и весёлого, воспитанного франка… «Галантного», — как он себя называл. И, смеясь, повторял ка-лам-бур, шутку: «Тебе достался галантный галл, милая Кекем…» Неужто и впрямь — погиб? Даже не верится.

И мечту свою о прекрасной Франкии жаль до слёз, но те уже давно выплаканы. Жизнь есть жизнь. Она всем сердцем молила Всевышнего, чтобы маленький галл каким-то чудом выжил и вернулся домой, к жене, и третьему сыну, который вот-вот должен родиться… Пусть лучше она, простая девушка, никому не нужная, останется всю жизнь в постылом гареме, таком крошечном по сравнению с огромным миром, но Август, О-о-гю-уст пусть вернётся на родину живым и невредимым… И по привычке она обращалась то к Аллаху, то к Иисусу… так, на всякий случай. Аллах справедлив, а пророк Исса не оставит без помощи того, кто утверждён в вере в Него.

Вздохнув, она отвлеклась от грустных мыслей.

По контрасту с освещённой комнатой за окном, в саду совсем уж стемнело. Лишь поблескивали редкие фонарики, развешенные над дорожками на случай, если Повелителю вздумается насладиться ночной прогулкой и пением соловьёв. Аромат жасмина, усиливающийся к ночи, на вольном воздухе ослабевал, и был здесь не удушливо-приторным, как в притираниях и мылах, но вился, как ненавязчивое сладкое воспоминание о чём-то хорошем, что так редко случалось. О красивом… О мечтах. О надеждах, которым не суждено сбыться…

Однако трудно долго оставаться печальной, когда тебе пятнадцать лет. И пусть голова стрижена, пусть свежи ещё душевные раны от потерь — жизнь по-прежнему хороша. Постепенно, но сердце оттаивает, хочет думать о хорошем и… надеяться на лучшее.

— Как ты думаешь, — не утерпев, окликнула она Нергиз, и запнулась. «Будет ли ещё счастье?» — хотела спросить, но вдруг застеснялась.

Та подняла голову.

— Ммм? — Похлопала длиннющими ресницами. — Ой, прости, Кекем, я что-то увлеклась, так интересно… Просто удивительно, как можно перенестись в иной мир, когда никто не торопит и над душой не стоит: отдавай да отдай книгу-то…Ты знаешь, я так мечтала, что однажды настанет время, когда я смогу читать, что хочу, сколько хочу, где хочу… Так надоело прятаться! А мне все вокруг твердят: учёность — это не женское дело, и опять про обязанности и долг одалиски… Знаешь, если бы не ты — ничего этого у меня не было бы…

Она с удовольствием потянулась, разминая затёкшую спину, и, легко вскочив, сделала несколько танцевальных движений. От поднятой полами её кафтана воздушной волны во всех лампах и на свечах одновременно колыхнулись язычки пламени, и на стенах заплясали изломанные тени. Не удержавшись, Ирис замурлыкала знакомую мелодию и, скинув обувь, подхватилась в танце с подругой.

Два девичьих силуэта кружились в освещённом зарешеченном окне верхнего гарема. Голос Кекем звенел, словно колокольчик, гармонично сплетаясь с лёгким флером таинственности, ночного волшебства и неги, царивших вокруг. Ещё один силуэт, пушистый, кошачий, застыл на подоконнике неподвижной статуэткой. Ночные мотыльки, словно засмотревшись на танцующих, вцепились невидимыми лапками в оконную решётку и трепетали в такт мелодии. Когда их крылья разводились — казалось, окно усеяно тысячами фиалковых лепестков, отражающих свет восходящей луны.

«Дивное зрелище», — подумали одновременно султан и его верный друг; прославленный тиран и не менее известный лекарь, нашедшие после вечерней молитвы отдохновение в неспешной прогулке по ночному саду. И почему-то из двух, изящно кружащихся в таинственном окне фигур, Хромец тотчас узнал с в о ю садовую фею, встреченную не так давно на солнечной поляне. Узнал не по более хрупкому стану, не по коротким волосам… просто стукнуло вдруг глухо сердце, говоря: о н а…

Владыка поспешно отвёл глаза.

Она пробуждала в нём желание. Не плотское, нет, не ту страсть и кипение крови, будоражившие при одном воспоминании о той же Марджине; нет, к Кекем он чувствовал совсем иное. Её хотелось… спрятать. Укрыть от всего мира. Накормить досыта, как голодное дитя, уложить, погладить по стриженной голове…

Хорошо, что она уезжает. Не дело государю — проявлять подобную слабость даже в мыслях.

…Хорошо, что он уступил её Аслану. Старик за всю жизнь так и не стал ни мужем, ни отцом, пусть теперь возится с ней, как с внучкой. Ха, архивариуса он из неё решил сделать, как же… Пройдёт неделя-другая — девчонка освоится в новом доме, почувствует себя хозяйкой, начнёт требовать наряды, украшения…Тамерлан ухмыльнулся. Ну, пусть старик поиграется. Намекнуть ему только, чтобы не вздумал хвастаться женой перед учениками, а то ведь молодость тянется к молодости… Впрочем, не исключено, что ежели он так привяжется к супруге, то и сам… В конце концов, как утверждают наставницы из его гарема, есть среди одалисок такие, что страстью оживят даже камень. Может статься, его учёному червю просто не встретилась подобная умелица. А вдруг — на этот раз повезёт? Подумаешь, сто двенадцать лет! У него, у Хромца, тоже в роду долгожители, его отец зачал последнего сына в восемьдесят восемь — это без помощи всяких там лекарей, уповая лишь на собственные силы и волю Всевышнего!

…А не получится — всё же будет у старика радость на склоне лет.

Непременно сказать Марджине — пусть побеседует с Кекем… нет, уже с Ирис, чтобы та не вздумала стрелять своими прелестными зелёными глазёнками в сторону учеников и помощников табиба, молодых и не очень. Если он, Солнцеликий, узнает — спустит с неё три шкуры.

Впрочем, судя по отзывам безвременно ушедшего в вечность франкского посла, рыженькая — умная девочка. И должна понимать, как ей повезло. Ценить, и во внезапно выпавшую удачу держаться цепко всеми руками. Не то, что Гю…

Вздохнув, султан приложил руку к сердцу. Оно всё ещё помнило…

…Ирис и думать не могла, что новое утро окажется последним, которое она проведёт в гареме. В Серале. В ТопКапы. А дальше… дальше у неё начнётся совсем другая жизнь.

Ничего этого она пока не знала. Рыжий Кизилка, как всегда поутру, принялся бодать мохнатым лбом её подбородок и щёки, требуя законного куска размоченной в молоке лепёшки; солнечные пятна, чередуемые с тенями от веток магнолии, растущей под окнами, замельтешили по лицу, вызывая непреодолимое желание отвернуться… но спать таки мешали, несмотря на ранний час. Совсем ранний, ведь из-за закрытых дверей не доносилось ни звука, что означало — гарем ещё не проснулся, иначе слышен был бы гул голосов, утренние выговоры Злыдни, так и ввинчивающиеся попавшим под горячую руку в уши, и не приглушаемые никакими дверьми и перекрытиями…

А вот сама Нуха появилась тотчас, стоило о ней вспомнить. Она ворвалась в покои Кекем и Нергиз, задыхаясь, словно от быстрого бега, с выпученными от изумления глазами, забыв о трости, которую сжимала в руке, как бесполезную палку. На пороге приостановилась перевести дух, но всё же вошла не чинно, как полагается ханум её возраста и положения, а поспешая, словно не в силах остановиться, разогнавшись.