Командир субмарины. Британские подводные лодки во Второй мировой войне - Бент Брайант

Однако я знал, что сразу за линией горизонта находится торпедный катер, а «Юнкерс-88», который патрулировал акваторию в направлении открытого моря, направился к нам, явно привлеченный дымом и огнем. Делать было нечего, оставалось только погрузиться и отойти на безопасное расстояние, что оказалось мудрой предосторожностью, так как сразу два торпедных катера быстро примчались, чтобы атаковать нас. А глубокое море манило и сулило безопасность.

В тот вечер мы получили сообщение от нашей заботливой радиостанции с рекомендацией держаться по крайней мере в 20 милях от берега. Поступили сведения, что на нас собирались открыть охоту. Наш командующий подводным флотом всегда искренне заботился, стараясь предупредить своих подопечных. Оглядываясь назад, я с раскаянием понимаю, что вовсе не всегда мы отдавали должное его стараниям. Обычно мы и сами очень хорошо знали об охоте, которую, как правило, сами и провоцировали, и подобно ребенку, стремящемуся к самостоятельности, считали, что вполне можем сами о себе позаботиться и не нуждаемся в опеке. В то время я еще не знал, как он волновался за своих детей; я почувствовал это позже, когда сам стал командовать подводным флотом. Всегда можно было почувствовать, где найдется цель – обычно она появлялась там, где активно нагнеталась обстановка. А если вы уходили оттуда, то прекрасная цель обязательно должна была там оказаться после вашего ухода. В этом случае должен был пройти еще целый день, прежде чем вам выпадала возможность вернуться к работе. Так получилось, например, когда нас послали выполнять одно из тех поручений, которые часто давали субмаринам, – исследовать акваторию у берегов острова Пантеллерия в поисках летчика, которого, как надеялись, еще можно было спасти.

Когда мы возвратились, у берега нас встретил шквал дождя, и в нем мы разглядели судно. Еще не поняв, что оно собой представляет, бросились в атаку. К счастью, вскоре дождь немного стих, и мы смогли рассмотреть небольшой танкер. Поднявшись на поверхность, сразу открыли огонь. Мы едва успели сделать шесть выстрелов, как примерно в четырех милях от нас показался «Юнкерс-88», патрулирующий акваторию. Я надеялся, что он не увидит нас у береговой черты в тени песчаных дюн, но в его присутствии необходимо было прекратить огонь и затаиться. Я отправил вниз орудийный расчет на тот случай, если придется срочно погружаться. После того как самолет пролетел, мы вновь открыли огонь по танкеру и в итоге загнали его на мель, где изрешетили снарядами. У нас на субмарине появился новый орудийный наводчик, и мне не терпелось посмотреть, как он работает. Оказалось, что он не только хорошо обучен, но и обладает природной меткостью. Соответственно возросла боеспособность «Сафари», а значит, и моя уверенность в борьбе с вооруженным противником. Его предшественники, конечно, были замечательными людьми и приобрели огромный опыт боевых походов, но обучение и тренировка, конечно, незаменимы.

На следующий день нам пришлось решать, атаковать ли вновь появившуюся, еще не виданную прежде цель: на берегу, растянувшись длинной чередой, показался караван верблюдов. Видимо, у бедного генерала Роммеля дела с транспортом обстояли действительно неважно. Стрелять в животных казалось невыносимо отвратительно, и, хотя такая щепетильность не приветствуется на войне и не может служить определяющим фактором, инспекция наших боеприпасов показала, что мы не можем позволить себе тратить снаряды на такую мелкую цель. Тем временем противник оказал нам огромную честь, собрав вокруг нас не менее пяти торпедных катеров. Если можно было бы пустить в дело бесконтактные торпеды, то мы смогли бы дать им отпор, но в реальных обстоятельствах они имели возможность атаковать нас беспрепятственно. Поэтому нам оставалось только улизнуть в район Хаммамета.

Следующий день прошел спокойно, но к вечеру, когда уже стало смеркаться, на севере показалось небольшое судно; оно приближалось. Погрузившись, мы подошли ближе, но, прежде чем я смог разглядеть что-то, кроме того, что это военный корабль, видимость в объективе перископа совсем упала. Мы поднялись и обошли его, став так, чтобы видеть мачты на фоне заходящего солнца. Нам хотелось разделаться с жертвой поскорее – ведь вокруг было много торпедных катеров. Прежде чем открыть огонь, нам удалось подойти незамеченными на 500 ярдов по правому борту. Команда корабля не успела пустить в ход орудия, как в его борт уже полетели снаряды. Почти немедленно в воде оказалась шлюпка, и, увидев, что люди начали прыгать за борт, мы прекратили огонь. Но, как выяснилось, ненадолго: кое-кто из команды остался на борту, и я заметил, что в дело готовится вступить носовое орудие. Однако стоило нам снова открыть огонь, как смельчаки оставили всякие попытки обороны и тоже прыгнули за борт.

Корабль проявил удивительную стойкость, отказываясь и гореть и тонуть. Потратив сорок один снаряд, мы прекратили огонь. Ответного огня бояться уже не стоило, так как от орудий остались одни обломки, да и сам корабль представлял собой сплошные развалины. Оказалось, что это был один из новейших итальянских магнитных минных тральщиков с командой из двадцати четырех человек, вдобавок перевозящий пятнадцать пассажиров, тоже военных. Многие из них оказались в воде, и, хотя до Хаммамета оставалось всего две мили, доплыть казалось невозможно. Поэтому, в то время как дозорные напрягали зрение, стараясь рассмотреть в бинокли вражеские катера, которые наверняка не заставят долго себя ждать, мы принялись вылавливать из черной, зеркально-спокойной ночной воды людей, лишь однажды сделав паузу, чтобы пустить торпеду в развалины судна и тем ускорить его конец. Наконец оно массой обломков пошло ко дну, а мы повернули на север и по поверхности отправились своей дорогой.

Наши пленные оказались достаточно странной компанией. Четверо из них были ранены, причем серьезно, но все они имели одно общее качество – отчаянную ненависть к свои хозяевам, то есть к нам. Они признались, что немцы предупреждали их, будто лучше сразу застрелиться, чем попасть в руки жестоких англичан, и некоторые, кажется, действительно ожидали, что их убьют.

Я спросил командира тральщика, носившего звание лейтенанта военно-морского резерва, когда, по его мнению, закончится эта совсем бессмысленная для Италии война.

Он ответил:

– Для меня – сегодня, для Италии – завтра.

Ронни Ворд, наш первый помощник, отобрал у него пистолет. Это оказалась «беретта», совсем маленькая, и я поинтересовался, для чего годится такая крошечная игрушка. Насколько я понял ответ, смысл обладания ею заключался в возможности воодушевлять команду.

Пистолет «беретта», модель 1934 г.

Потом я отправился осматривать раненых, лежавших на корме под присмотром старшины Стокера. Один оказался ранен в бедро: 3-дюймовый снаряд задел его, оторвав большой кусок мяса. Невозможно было представить себе, как он умудрился взобраться на корпус лодки и пролезть сквозь люк боевой рубки. Один из наших уже успел смастерить для него жгут из пенькового каната и большого гаечного ключа. Я высказал предположение, что сооружение может оказаться излишне громоздким, а нечто меньшее даст возможность крови лучше циркулировать. Автор посмотрел на свою работу с сомнением.