Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

двадцати лет, простодушное дитя Трансильвании (Сильва!), стала королевой, княгиней. Возможно ли? Но та же Анна Павлова — из низов, как и «королева романса» Анастасия Вяльцева, как и «королева оперетты» Шнейдер. Мелодраматизм основной ситуации превращает героиню в «даму с камелиями» (даму!), нечто страдальческое, почти трагическое. Но в ситуации Периколы (первый акт) — та же мелодрама: оставляет любимого, должна стать наложницей правителя Перу. В знаменитом письме — подлинное страдание. Но буквально через пять минут, поев вволю и даже выпив, Перикола поет куплеты, известные не меньше песенки герцога из «Риголетто». А несколько позже, как самая настоящая комическая героиня, поет: «Как аукнется, так откликнется: будут бить меня, буду бить и я. Эхма; проживем как-нибудь!»

Почему-то три пары в «Княгине чардаша» в восприятии жестко распределены по департаментам: Бони и Стаси — игривость и комизм; родители Эдвина — комикование и фарс; на долю героев приходится лишь «жестокий романс».

Но ведь либретто вмещает в себя и другое. Сильва, понимая, что счастью ее не бывать, изображает искушенную диву шантана и поет песню о частице черта. Во втором акте она в полном смысле слова «играет комедию». Выдает себя за жену Бони, за графиню. В «Орфеуме» Сильва — почти свой человек. На великосветских балах — вряд ли. Неизбежны попросту комические ситуации: этакая Катрин Юбше, мадам Сан-Жен из пьесы В. Сарду. Об этой стороне характера героини забывают почти все постановщики и актрисы. Но ведь это и есть «наследство Оффенбаха»: Перикола во дворце вице-короля.

В середине 50-х годов нашего столетия в Будапеште сыграли «Чардашку» несколько иначе, чем в 1915 году. Надо было отдать должное великолепной актрисе венгерской оперетты Ханне Хонти. Она была уже немолода, ей досталась роль матери героя. И — для расцветки роли — мать Эдвина привели в «Орфеум» (место ее былых триумфов), дали ей в двух актах небольшие сценки и музыкальные номера.

В 70-х годах пошли дальше. «Княгиней чардаша» оказалась не Сильва Вареску, а подлинная княгиня фон унд цу Липперт-Вайлерсхейм. Возникли интересные комедийные ситуации: приключения благородной княгини в «Орфеуме», полная стрел и яда беседа двух женщин — матери и возлюбленной молодого героя; из третьего акта и Эдвин и Сильва вылетели почти начисто, все действие отдано представительнице того амплуа, которое в старой оперетте именовалось «комическая старуха». На сцене появились все разведенные мужья княгини Анхильты. (Вспомним, что Австрия и Венгрия — католические страны, развод в те времена был категорически запрещен церковью. Иоганну Штраусу, чтобы развестись, пришлось из католиков стать протестантом.)

Все эти лихие трансформации теперь уже классического произведения по-своему любопытны — две оперетты в рамках одной. Но замысел Кальмана исчез. Непонятно, зачем вообще Имре Кальману и его либреттистам Лео Штейну и Беле Йенбаху было писать в 1915 году «Да здравствует любовь!» (она же «Княгиня чардаша», она же «Сильва»).

В истории оперетт, в части, касающейся их драматической основы, существует весьма любопытное обстоятельство. Подобно громоотводу в твеновском рассказе, именно удачные либретто признанных оперетт привлекали множество авторов, стремящихся во что бы то ни стало переделать удавшееся либретто. Иногда это было связано только с постановочными решениями (Рейнгардт, Марджанов), но зачастую старое либретто просто шло на слом. Примеров множество: «Прекрасная Елена», «Великая герцогиня Герольштейнская», «Цыганская любовь». Но, вероятно, на первом месте в этом отношении — либретто «Княгини чардаша».

В частности, в России уже при первой же постановке пьеса была не столько переведена, сколько частично переделана двумя различными либреттистами. С легкой руки одного из них, Л. Пальмского, князь Вайлерсхейм стал Волапюком, а оперетта стала называться «Сильва». В другой переработке почему-то всем героям были присвоены скандинавские имена (вероятно, для того, чтобы скрыть происхождение вещи).

Однако не станем заниматься разбором всех переделок. Любопытной представляется только написанная в начале 30-х годов новая версия «Княгини чардаша». Автором ее был талантливый поэт Николай Адуев, создавший немало опереточных либретто, в частности «Жирофле-Жирофля» в Камерном театре. С пьесой Йенбаха и Штейна он обошелся, прямо скажем, чрезвычайно вольно. Это скрашивалось тем, что новая фабула была придумана изобретательно, текст — сплошь в стихах — был остроумным. Вся тема мезальянса отошла в сторону, в основе был конфликт между Эдвином и Сильвой: он требовал, чтобы она покинула сцену, она не соглашалась. Это вело к драматической концовке первого акта. Во втором акте Сильва меняла свое решение и приезжала во дворец родителей Эдвина, в их отсутствие, вместе со своими друзьями артистами, соглашаясь пожертвовать сценой и стать княгиней. Самым любопытным для нас является третий акт. Возвращались родители. Чтобы скрыть театральное происхождение Сильвы и ее друзей, Эдвин выдавал их всех… за знатных особ. Премьер труппы становился бароном, субретка — графиней, комическая старуха — герцогиней. Почти сразу выяснилось, что маскарад ни к чему: родители Эдвина вернулись разоренными, спустили все состояние на бирже. Поправить дела можно только одним способом — Сильва вернется на сцену, и вся аристократическая семья будет жить за ее счет. Эдвин становится аккомпаниатором жены-примадонны. (Любопытно, что этот мотив использован в новой венгерской редакции оперетты.)

Незачем и говорить, что весь фабульный ход третьего акта идет прямехонько от «Парижской жизни». Переделка Адуева, вполне добротная в чтении, решительно не выдержала испытания сценой. Ее поставило несколько театров безо всякого успеха. Не стоит упорствовать в догматизме, но сдается, что хорошие либретто (конечно, при условии равноценной музыки) категорически отталкивают от себя всякую попытку их ревизовать.

Чтобы удостовериться в этом, стоит остановиться на существенном, но незамечаемом теперь обстоятельстве.

Оперетта Кальмана, Йенбаха и Штейна задумана в первой половине 1914 года. Написана и поставлена через год. В это время Австрия находилась в состоянии войны с Францией. В оригинале Сильва, потрясенная «изменой» Эдвина, уезжает вместе с Бони на гастроли в Америку. Все оправданно: вернувшись с маневров в Будапешт, Эдвин не может сразу найти возлюбленную. В написанном тридцать лет назад новом венгерском либретто Сильва в сопровождении Бони уезжает на гастроли… в Париж. Авторы переделки даже не подумали, что во время войны это исключено. Вывод один: может быть, кое-что и стоит обновлять в опереточных либретто, но следует быть хотя бы логичными и верными исторической правде.

Оказии с «Княгиней чардаша» не прекратились и в дальнейшем. На сцене ленинградского театра Сильву превратили в авантюристку, в низкопробную «красотку кабаре».

Но первенство в своеобразии трактовки лучшей оперетты Кальмана принадлежит не нашему континенту. Через год-два после премьеры оперетты Кальмана в Вене «Княгиня чардаша» была поставлена в США. На афише значилось имя Эммериха Кальмана (для «подмоги» был привлечен начинавший свой победный путь американский